— Ты или слушай, или болтай, но тогда я пошел, — внезапно рассердился невидимый сосед.
— Нет, нет, — испугалась я. — Слушаю!
— Через Навь куда угодно попасть можно. По земле год ехать будешь, а тут за час дойдешь. Да только крепко среди живых тебя держать должны. А то войти войдешь, да обратной дороги не сыщешь.
— А как держать?
— Ждать. Звать. Жизни без тебя не мыслить. Ну и ты к своему якорю так же тянуться должна. Я вот думал, что… А…
Незнакомец с сарказмом хмыкнул и умолк. Я тоже молчала, осознавая, что если и был у меня шанс на вот это самое «жизни не мыслить», то уничтожила я его исключительно собственными силами. И тут не приплетешь ни бабок, ни безголовую Янку, ни другие заморочки. Перед мысленным взором встало серьезное, омраченное горечью лицо Ильи. «Потешилась, матушка…»
— Потешилась, — прошептала я, чувствуя, как снова запекло в глазах. — В ведьму всемогущую заигралась.
Стало невыносимо стыдно и больно. «Ведь Илья, пожалуй, единственный человек за всю мою жизнь, который принимал меня такой, какая я есть. Не пытался ни перевоспитывать, ни менять. Нечисть так нечисть. Княжна так княжна. Лишь бы рядом была. А я… — Я спрятала лицо в ладонях, не замечая, как по пальцам стекают слезы и теряются где-то в тумане у моих ног. — А я в Ягу играла. Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Да еще потом на него же и обиделась. Ах, такой-сякой, выслушать меня не пожелал. А что ему было слушать? Как старая карга молодой девицей прикинулась да парню голову вскружила? О своей гордости-то я не забыла, а что и у него она имеется, подумать не удосужилась».
Незнакомец больше не отзывался. Тихий шепот вокруг слился в мерный гул. Теперь-то я знала, кто это шепчет, но настолько отчаялась, что не задумывалась над этим. Как и о том, что мне, судя по всему, предстоит остаться в этом тумане навсегда. Когда кончились и слезы и силы, я попросту свернулась клубком там же, где сидела, и провалилась в какой-то полусон-полубеспамятство. Но и в этом сне я видела только серые плети тумана и образы, расплывающиеся, едва я пыталась на них сосредоточиться.
Я догадывалась, чей образ маячит на границе памяти. Но и хотела, и одновременно боялась его увидеть. Снова удариться о то безграничное разочарование, которое я прочитала на его лице в день битвы… Закричать бы. Объяснить… Но серый туман шептал, что он меня не услышит. Да я сама это знала. Поздно.
Постепенно я перестала различать границу между сном и явью. Тени из прошлого прятались в тумане. Я кого-то звала. Кто-то звал меня. И все это смешивалось с окружающей серой мутью, путая мысли и желания.
— Василиса! — настойчиво звал кто-то.
Но я уже устала отвечать. Все равно во сне с губ не срывалось ни звука.
Я подняла голову и уставилась в ставший уже обыденным серый туман. «Сколько я уже здесь? Час? Или неделю? А может, год? Вон уже и глюки появились».
— Отзовись, княжна лесная! — снова позвал туман.
«Княжна лесная. — Я криво улыбнулась и села. — Илья меня так называл. Там, у озера. Какая же я дуреха… И почему не рассказала ему все?»
На глаза навернулись слезы, и я опустила голову.
— Где ты, любушка? — опять донеслось до меня.
«Какой, однако, настойчивый глюк», — промелькнула бредовая мысль. И я завертела головой.
— Илья?
— Василиса! — тут же откликнулся голос.
«Или не глюк?!» — Я вскочила, забыв о больной ноге.
— Я здесь!
— Василиса!
— Да здесь я! Здесь!
Какое-то время мы перекликались в тумане, как слепые. Голос Ильи слышался то с одной, то с другой стороны. Иногда у меня мелькала мысль, что никакого Ильи тут нет и быть не может, а я попросту схожу с ума. Но я упрямо гнала ее прочь: хватит неверия. И вот совершенно неожиданно туман расступился и богатырь шагнул вперед, едва не налетев на меня.
— Василиса! — выдохнул он, остановившись в последнюю секунду.
— Илья, — прошептала я, сама бросаясь ему навстречу, и чуть снова не полетела кувырком, буквально пройдя сквозь него. — Как?.. Что?..
Только тут я заметила, что вокруг витязя струится белая дымка, а сам он словно прозрачный.
— Илья… Илюша… Как же так?
Горло перехватило.
— Все хорошо. — Богатырь улыбнулся знакомой спокойной улыбкой.
— Но ты же… Ты же умер? — схватилась за голову я.
Сердце сжалось в ледяной комок и с каждым ударом причиняло вполне реальную боль.
— Не совсем, — качнул головой он. — Я за тобой пришел. По-другому — никак.
Я моргнула, переваривая бредовые слова. «Не совсем?» Это как? Так ведь не бывает! А он все так же стоял, протянув мне руку. И я опомнилась.
— Илюшка, — шепнула я, с трудом протолкнув воздух через внезапно пересохшее горло, и осторожно вложила пальцы в призрачную ладонь.
Кожу огладило прохладой, а по губам Ильи скользнула знакомая улыбка.
— Любушка… Что ж не рассказала мне все?
— Прости… Не успела. Но я хотела, честно!
Голос опять сорвался. В голове вспугнутыми птицами бились тысячи мыслей. Хотелось так много сказать, что не хватало слов, и я способна была только стоять и смотреть в любимое лицо, вспоминая и вновь узнавая каждую черточку. И как только я могла сомневаться в своих чувствах? Как могла не замечать их? Если лишь рядом с ним оживаю. Рядом с ним дышу полной грудью даже в царстве мертвых.
А Илья только улыбался, словно слышал все мои сумбурные и путаные мысли.
— Пойдешь со мной? — спросил он наконец, когда я уже отчаялась облечь бардак, царящий в душе, в слова.
— Хоть на край света, — с облегчением выдохнула я.
Серый туман вдруг взвился вокруг нас в бешеном водовороте. Голоса мертвецов на мгновение оглушили. А в следующую секунду я уже стояла посреди леса. Бледная как полотно Яга заглядывала мне в лицо. Черномор поддерживал под локти, не позволяя упасть. Яна с Ядвигой что-то радостно говорили, перебивая друг друга. Над головой сияло солнце, пробиваясь сквозь листву и расчерчивая травяной ковер причудливыми узорами. Вот только прохлады, обнимавшей мои пальцы, больше не было.
— Где Илья?! — хрипло выкрикнула я, отталкивая неуклюжего Черномора.
Глава 41
САМАЯ ГЛАВНАЯ БИТВА
— Где? — Я перевела взгляд на сестру.
Резко стемнело. Птицы умолкли, будто кто-то выключил звук. Кажется, над головой даже сверкнула молния.
— Да что ты, внученька. Успокойся. Здесь он. Куда ему деваться? — заюлила старая Яга.
Вот только на физиономии у нее было написано откровенное беспокойство.
— Где? — повторила я.
