Старуха что-то глухо бубнила себе под нос, потом ухватила маленького и сунула в ту же сельницу, густо обмазывая его свежей квашней. А потом вытащила среди ухватов лопату на длиннющем черенке и уложила на нее малыша. Леда вздрогнула, когда поняла, наконец, истинные намерения старухи.
— Михей, да что она собирается делать? Так же нельзя. Она же его сожжет заживо. Ты что сидишь?
Девушка уже сама хотела кинуться к ополоумевшей бабке, вырвать у нее из рук малыша, да Медведь руку на плечо положил, словно пригвоздил к месту и рыкнул не так злобно, сколь внушительно:
— Сиди! К живу так выдюжит, если нужен здесь на что… Пусть Князь Огняный решит.
Как завороженная, с остановившимся взором смотрела Леда на то, как медленно бабка протягивает к полыхающему нутру печи лопату с ребеночком. Как на пару мгновений исчезает широкий край той лопаты в раскаленном чреве, а после раздается пронзительный детский вопль. Не в силах смотреть более, Леда зажмурилась.
— Буде, буде… прошло уж все, гляди-ка, жив малец, ну и голосище! Да открой глаза-то, уже можно!
Тогда Леда отняла от лица ладони, слезы утерла и теперь себе не веря, смотрела, как ловко Старуха отдирает от кожи младенчика присохшее тесто.
— Славно пропекся, жить долго будет. Продолжит род.
Еще с полчаса старуха колдовала над маленьким, перекидывая его со спины на животик, разминала каждую складочку на ножках, теребила спинку, и он все больше молчал, только покряхтывая в цепких руках, а потом как пустил вверх тугую струю. Михей засмеялся довольно, а Старуха притворно ворчала, кривя впалый рот в улыбке, обертывала малыша в чистые тряпочки. У Леды сразу же потеплело на душе, а от хлебного запаха, что плыл по избе, аппетит проснулся.
— На вот, сама вынеси людям, что на дворе ждут, да сама их гостинцы прими. Я к ним более не выйду, и так умаялась, спать скоро лягу. Всю ноченьку мизюрила, судьбу твою пряла, но пару узелков таки выправила.
Леда не очень-то поняла последние слова Старухи, бережно подхватила младенца и осторожно спустилась с ценной ношей по лесенке из избы. У ворот стоял пожилой мужчина в белой простой рубахе, а рядом, едва видна среди огромных лопухов, сидела на земле дородная женщина. Волосы убраны под платок, что был низко на лоб надвинут. Лицо немолодое, измученное, щеки впали, глаза красны от бессонных ночей, да пролитых слез.
Леда поднесла женщине сверток с ребенком и, чуть поклонившись, произнесла с волнением:
— Бабушка сказала, он будет долго жить. Теперь здоров.
Что еще сказать, девушка не знала, но, кажется, и эти слова такую радость в людей вдохнули, что мужчина кинулся спутницу свою с колен поднимать, и придерживая ее за локоть, попытался вместе с ней ответить Леде низким поклоном, совершенно ее смутив.
— Ну, что вы, я же просто вам малыша передаю, а вылечила его бабушка. Возьмите, его надо к маме отнести скорей, покормить.
Дрожащими руками женщина приняла младенца, заворковала над ним, не сдерживая новых радостных слез, а мужчина протянул Леде тяжеленькое лукошко, прикрытое холстиной. Девушка проводила гостей за ворота и, грустно вздыхая, вернулась в избу. Вовсе не злой оказалась Хозяйка лесной усадьбы, детей исцеляет, людям помогает, Леду собиралась учить. Нет, нельзя здесь оставаться, надо искать путь домой. Да и какая из нее медвежья жена, даже если сам Михей — хороший… человек. Если его подстричь немного, да побрить, может и красившее бы показался, может, и привыкнуть бы можно. Да только сердечко девичье не дрогнуло, слово свое не сказало, а скажет ли когда, вот вопрос.
— Ну, показывай, чем тебя наши гости одарили!
Леда послушно установила лукошко посередь столешницы, откинула светлое полотно. Надо же — короб с яйцами, кувшин с молоком, глиняная крыночка с маслом, хлебные лепешки, да ломоть сыра в чистой тряпочке. Аж слюнки потекли…
Так и захотелось сказать Машей из мультфильма: «А, может уже, покушаем уже?» Но старуха строго взглянула на Леду, покачала головой:
— За стол тебя в таком не посажу! Порты мужские сымай, достану тебе бабскую одежу.
Сам собой сундук в углу крышку откинул, перевесилась на край льняная рубашка с тонким шитьем у ворота.
— Ну, чего застыла? Иди, разболакайся да обновы примерь.
Леда покосилась на Медведя и нехотя поплелась к сундуку. Расставаться с привычными джинсами вовсе не хотелось. Словно чуяла в душе, вот переоденется и останется в этом мире навек, а уж если за столом хлеб переломит, забудет о своем родном доме. Между тем старуха разложила на столе рушник, убрала корзинку да занялась остатками теста. Живо скатала колобок, сунула на лопатке в прогоревшую печь. Леда стояла у раскрытого сундука, приложив к груди длинную рубаху, и не знала, что делать дальше. Не станешь же перед мужиком раздеваться, попросить Михея отвернуться? Сам-то догадаться не может…
А тот поймал растерянный взгляд девушки, снова хмыкнул и вылез из-за стола, направляясь к двери. Леда стянула через голову футболку и опасливо принялась надевать ведьмину рубашку. А вдруг да старая, в плесени вся, в жучках? Может, мыши по ней бегали…
— Не боись, этой пакости нет у меня, всех Бусый перевел!
Леда улыбнулась смущенно, избавившись от джинсов, опуская подол исподней рубахи на бедра. Спрашивать, кто такой Бусый не стала, может, еще один кот, только более дружелюбный, ручной, не тот Дикий, что среди сухостоя на нее кинулся.
Девушка уже успела переодеться и в сарафанчик, что сам выполз на крышку сундука вслед за рубашкой. Новая одежда пахла тонким лимонным запахом, а еще луговыми цветами. Приятно легла на тело, оказавшись по размеру точь- в- точь.
— «Лаптей только не хватает, да в косу заплести алую ленту, буду настоящей древнерусской молодушкой», — почти весело подумала Леда, расправляя на плечах широкие рукава, что сужались к кистям.
Между тем старуха вынула из печи подрумянившийся комочек и скинула с лопаты на стол.
— Заверни в рушник да положи остудить на оконце. Только смотри не зевай, он нонеча шустрый получился, глазом не моргнешь, как опять сбежит.
— «О ком это она?» — недоумевала девушка, укладывая круглый каравай на раскрытое настежь единственное в избе окошечко.
И только успела подумать, как колобок качнулся в ее сторону и выкатился из окна на улицу.
— Держи уж, безрукая! Сейчас в лес удерет!
Леда и высунуться-то в оконце не могла, до того мало оно было, а еще пуще растерялась, когда увидела, как лихо подпрыгивая меж густой травы скачет к воротам горячий еще каравай. И смех и грех…
Да только недалеко ускакал, бедняга, подхватили его широкие ладони и разом разломили колобок на две половинки. Леда бухнулась на лавку без сил и виновато опустила глаза.
— Эх, ты! А еще хозяйкой быть собралась!
— Ничего я не собралась! Жалко… он живой был, а Михей его так вот…
