Скоро все знали, что Тека бывает в горнице у Самого. Никто более насмешек в ее сторону не кидал, не одаривал невзначай жадным взглядом, не тянул уже за собой в овин. Легче стало жить. Свыклась со своей бабьей долей, притерпелась. Годар пусть и не любил, да и обиды от него женщина за весь год не видала. Одежду ей новую через Арлету справил, полевой работой велел не трудить. К себе зазывал не часто, звериной лаской до синяков не мучил, как бывший супруг. Совсем не последнее житье. Тека даже на личико округлилась, зато поубавилось испугу в глазах. Любила ли сама? Ой, да как же осмелиться! Князь ведь… Да притом, не простой князь. Нет, даже боязно и помыслить такое.
— Иди к себе. Об эту пору же завтра наведаешься.
Сказал-то даже, не глядя. Привыкла Тека. Поклонилась тому, кто спиной к ней стоял, да и вышла вон из княжеских покоев.
Глава 11. Полынь да зола
Тревожить ковыль — тебе
В других берегах,
И золотом стыть — тебе
В высокий курган.
А мне — вышивать
Оливковый лен,
Слезами ронять
Монистовый звон.
Обручью костра
Навеки верна —
Тебе не сестра,
Тебе не жена.
Через пару дней поутру Леда застала Арлету в глубокой задумчивости:
— Чудит Годар. Что опять на него нашло? То корил брата за тебя, мол, не ровня. А теперь напротив со свадьбой торопит. Через седмицу праздник Первого Колоса. Костры будем жечь. Тогда вас и соединим. Куда уж тянуть-то боле?
Леда молчала. Искала в душе какой-то отклик на эти слова. Тихо. Только бьется в стекло бабочка-голубянка, что случайно в светелку попала. Выпустил бы хоть кто… Арлета посматривала пытливо, вздыхала.
— Понимаю тебя, девка, тяжело это, соломенной-то вдовой опосля ходить. Радсей ведь живым в землю ляжет, хоть и сморит его крепкий сон. А очнется уже в Нижнем мире. Помнить будет тебя, даже служа Хозяину Подземных владений. Тебе решать. Никто замуж силой не тянет. За тобой последнее слово.
— Решим…
Душно в тереме стало как — будто. Леда отворила оконце, выпустила голубянку на волю. Сама возрадовалась душой. Потянуло на луга за ограду.
— Позволишь с Радуней до поля прогуляться?
— К лесу только не ходите. Разве еще подруженьки с вами отправятся.
— Вместе пойдем. Может, и Радсей согласится.
Но друга Леда сейчас не сыскала, с братом поутру уехал в деревню по какой-то надобности. А вот девицы собрались большой гурьбой, пожелали сами выбрать местечко для будущего праздника. Заводилой, конечно, была Милана. Тоже на сей раз одна, жених, видно, отлучился с князьями.
Поначалу, казалось, что прогулка выйдет на славу. Первый денек последнего летнего месяца, солнышко припекало к обеду, медом еще будто несло с лугов. Однако, примешивался к аромату поздних цветов терпкий запах полыни. Позабылись скоро все наказы Арлеты, у самой кромки леса расселись девушки. Кто на поваленное дерево, кто на охапки высушенной травы, а то и просто на холщевую подстилочку или рогожку, заботливо припасенную из дома. Пошли беседы, шутки, загадки. Радуня смеялась громко, да все зачем-то в сторону высоких берез поглядывала, а потом шепнула Леде свою тайную грусть:
— Видно, Михей про меня забыл. А ведь обещался прийти. Как же так-то?
— Не надо бы тебе о нем думать вовсе.
— Беспокойно мне. А вдруг занедужил? Некому даже водички подать. А вдруг мается сейчас, душа болит за него. Повидать бы…
Леде исподволь ее тревога передалась. Словно пристыдила Радунюшка. И в самом-то деле, столько добра от Медведя видали, а сами даже не в догадках справиться о его здоровье, житье-бытье. Так, не звать же опять Медведя, а иначе как увидеться? Вот уж загадка, так загадка.
Показалась вдруг из-за молодой сосновой поросли женщина с лукошком.
— Еще одна приблуда пожаловала! — прошипела Милана, рукоделье свое подобрала в подол и отвела подружек чуть дальше в сторонку. Уселись девушки поодаль «уроки» свои выполнять. Маменьки строгие ведь просто так погулять не отпустят. Играйся знай, а от дела не отлынивай.
Только Радуня с Ледой уходить не стали, предложили Теке присесть рядом на сено, отдохнуть от долгой прогулки. Однако женщина только поставила на землю тяжелое лукошко с дикой смородиной.
— Благодарствую, девонька. Только слово у меня есть к молодой госпоже.
— Это какое же слово? — встрепенулась Радуня, вскинув на Теку удивленные очи.
— Кланяться тебе велел Хозяин Лесной, гостинчик просил передать…
— Михей!
Радуня руки к щекам прижала, глаза блестят, сама раскраснелась вся, будто не знает, плакать ей или же смеяться напротив.
— Он, хоть, здоров?
— Здоров, здоров…
— Да, чего ж ему сделается-то? Знала бы ты, какая у него матушка умелая, чуть что сразу в печку лечиться — бух! Правда, Михей бы на лопате не поместился, ничего, одним бы тестом управилась, — усмехнулась Леда.
— Ногу бы ему еще сладить, всем был бы хорош. За каленного дядюшка не отдаст…
— Так ты, вроде, и сама за него не хотела.
— Каждую ноченьку снится! Может, оморок какой на мне, может, сглаз? Ой!
Забылась девка, что при чужих ушах в откровения пошла. Брови свела, на Теку глянула грозно, ни дать ни взять юная Арлета:
— Никому говорить не смей!
— Что ты, что ты, Радунюшка! Светик наш… Нечто я не пойму. Гостинчик-то глянь, порадуйся.
Тека достала из заплечной сумы небольшой берестяной короб, открыла ладно пригнанную узорную крышечку.
— Игрушки, да? — как дитя захлопала в ладошки Радуня.
А в глазах слезы стоят. Утерла личико рукавом, отвернулась.
— Думает, маленькая совсем, еще в куклы играю.
— Да какие ж игрушки! — успокаивала Леда. — Сама смотри — это украшения: медвежатки взамен тех, что матушка забрала, и правда, Михей еще лучше отцовских сделал. А вот браслет на руку, разрисован-то как, интересно, где Михей краску добыл…
— Мареной видать береста травил, или корнями калгана, — рассудила знающая Тека.
— А бусики-то какие славные! И каждая, ровно лесной подарок — грибочек, ягодка, листик еще, здорово придумал Медведь. Долго, верно, трудился над ними.
Бусы эти Радуне особенно поглянулись, прижала к носу, глаза прикрыла:
— Соком кленовым пахнут и мокрым осинником. А еще мятным листом, когда его между пальцев разотрешь.
Леда вынула со дна туеска последнюю фигурку:
— А эта птичка какая-то? Хвостик непомерно длинный.
— Да то же свистулька, дай-ка сюда…
