— Моя Зоренька! Отдайте добром.
Мужики схватились за колья, бабы завизжали, за широкие спины мужей попрятались. Вышел вперед подвыпивший местный Кудесник, ткнул пальцем в Бродягу и пробормотал заплетающимся языком:
— Сгинь, нечисть проклятая! Прочь изыди, топляк, не здесь твое место, а в холодной реке иль в сырой земле.
Жутким хохотом отозвался Пришлый, в ладони хлопнул и понеслись кони, сбили старика-знахаря с ног, да расшибли насмерть, а жених вылетел из возка на сторону. Одной рукой ухватился Вечор за поводья лошадиные, вытолкнул возницу и сам повез перепуганную Зореньку к Ясеневому бугру. Только на пути попался под колесо ухаб, подпрыгнула телега, а девушка выпала и ударилась оземь. Вечор взял в холодные ладони ее окровавленное лицо, потом приложил ухо к груди, сердце билось едва-едва и скоро затихло, только и успел разобрать последний Зорюшкин вздох: — Еще буду ждать. Приходи скорей…
Разорвались небеса кровавым дождем, то лила слезы сама Живина о своих земным детях, о своем малом народе. Великое горе стряслось под ветвями Священного Ясеня, где и похоронил Вечор свою несбывшуюся Невесту. А по велению Богини в ту же ночь протекли сквозь корни Дерева два родника: с мутной Мертвой водой — темный плач о Вечоре, с водой прозрачной Живой — о Зорюшке горемычной чистые слезы. И стали ручьи те иметь Силу Великую, да только самому-то Кащееву Сыну помочь не могли.
Но Вечор не смог места родные покинуть, неприкаянно бродил в темное время по округе, а с первыми петухами прятался в брошенной сторожке на погосте. Люди стали деревню покидать, никто не хотел жить по соседству с навьем ходячим. Седой, сгорбившийся от утраты Паут, на общем людском сходе решил уйти в иные места, а дома сжечь. Сложили крестьяне нажитое добро в сундуки да кадушки, нагрузили телеги, кинули в солому факела, но огонь не разгорался. Словно тушила его невидимая рука. Побоялись люди еще больше разгневать Богов и ушли, не тронув домишек.
А только недолго стояла деревенька та без жильцов. Будто проведав, что здесь обитает Покинутая всеми Душа, потянулись к пустым очагам такие же заблудшие создания. В первую же ночь выплыла из реки дева, утопшая в селении, что располагалось выше. Выбралась на сухой берег, долго искала путь невидящими очами и вышла, наконец, к избам. После села за пустой стол, песню жалобную затянула:
Где ты, месяц золотой?
Ходит месяц над водой.
В воду быструю глянул,
В темных водах потонул…
И текла-текла с русых расплетенных кос речная вода, целый подпол набрался к утру, туда и нырнула Водяница до новой ночи.
На другую ночь Старый Скряга явился, выбрался из глубокой ямы, куда закопали его жадные торгаши, с кем не поделил выручку после базарного дня. Все амбары, все лари в деревне затемно облазил, каждое зернышко собрал и замотал себе в куль про запас. Уполз в сарай, забился в солому от света, дожидаться темной поры, новую поживу искать.
Притекли в Заброшенную деревеньку и Гости Лесные, любопытные: Леший с Лисункой и малыми лешачатками, парочка смешливых Кикимор, наведался Дикий Кур и Ведьмак с головой собачьей. Побродили, понюхались, да не прижились на месте людей, снова стаяли в лес до зори.
А обезумевший Вечор так и остался обитать в сторожке у кладбища. Выбрала нежить его над собой Старшим. Прозвали Хозяином Погоста, смотрителем за покоем, поручили разбирать свары приблудных топляков да залетных ведьм. Много нечисти в особые дни собиралось в проклятой деревеньке, устраивали разные гульбища и кумовство колдовское. Стал на пригорке Ясень засыхать, полетела средь лета желтая листва, вновь становясь зеленой, если падала вдруг в ручей с Живою водицей…
Давно замолчала Арлета, мягко поглаживали ее пальцы голову Леды, что лежала у нее на коленях.
— Не усыпили тебя еще мои сказки?
— Грустно-то как же. Ой, жалко их всех. И Зорюшку и Вечора. Разве он виноват, что таким уродился. Родителей ведь не выбирают.
— И то верно, милая. Идем-ка спать, завтра вам дорога дальняя, почитай два денька шагать по лесу до той потаенной деревушки. И что вас там ждет? Сказывают, что бывали охотники набрать заветной водицы, да никто не вернулся назад с добычею, все там полегли, а может, и до сих пор бродят, пополнив свиту Хозяина Погоста. На что надеется Годар, не пойму. Еще и тебя с собой тащит, не могу, говорит, оставить, еще потеряется. Вот чудной… Любит он тебя без ума. А для мужика это плохо.
— Так и я же…
— Ну, чего замолчала? Сама ты не знаешь, милая, так сердце слушай тогда, а не ум.
— Сердце, душа, ум… а тело? Тело совсем уж в расчет не брать?
Арлета словно засмущалась чего-то, прикрыла глаза, а губы улыбались сначала блаженно, а потом горестно:
— Плоти тоже должно любо быть, иначе-то как… Ох, сильно желание телесное, порой затмевает и душу и ум. Да только лишь сердце одно правду знает, ему верить надобно без боязни. И уметь ждать…
— Во всем ты права. Я вот только не дождалась, в омут кинуться поспешила, а теперь что же… Не девка и не жена, стыдно мне быть должно по вашим понятиям, как еще меня будущий муж примет, корить не начнет, как ты полагаешь? — прошептала Леда, поднимаясь с половичка и расправляя длинный подол сарафана.
Арлета смотрела внимательно, потом повела полными плечами, уютнее кутаясь в черную шаль:
— Ну, раз такое дело, начну тебе узорчатую рубашку шить для первой ночи.
— Это еще зачем? Что за рубашка такая?
Арлета засмеялась лукаво, будто радуясь тому, как девушка растерялась:
— После узнаешь, рано пока тебе.
То была последняя ночь в Гнездовье, а на утро Леда, как нарочно, долго не могла пробудиться. Уж больно сладкие снились сны: яблоневые сады с певчими птахами на ветках и высокая красивая женщина в нарядной шапочке, расшитой мелким жемчугом. Женщина протягивала ладони, а в них плескалась нагретая солнцем вода:
— Пей, сколько пожелаешь, ничего мне для вас не жаль, милые вы мои!
— Мне самой-то не надо, мне бы людям помочь…
Разошлись ладони в стороны, на землю вода пролилась, и на том самом месте вырос цветок со множеством белых лепестков.
— Это одолень-трава. В дорогу возьми, пригодится. Слова-то все помнишь?
И тут коснулись плеча девушки знакомые горячие руки:
— Вставай, коли с нами идти надумала. Арлета тебя добудиться не может, испугалась уже, за мной позвала. Что же с тобой приключилось, ладушка? Ай, под утро только тебя сон сморил? После страшных-то сказок, верно, всю ночь дрожала, нос боялась из-под одеяла высунуть.
— Годар, нам надо взять с собой корешок кувшинки.
— Что еще выдумала?
— Оберег сделать надо. Мне сон снился сейчас про одолень — траву. Это белая кувшинка, если сказать по- другому. Где ее можно добыть?
