— Будет, будет баловаться тебе, пора и честь знать!
Девочка прежде Змеицы забежала на лесенку, что вела наверх, сама же Арлета ступала медленно, основательно утверждала ногу на каждую ступень. Тяжела стала с годами.
На другое утро Леда отпросилась у мужа съездить на лесную заимку, навестить Радунюшку. Арлета осталась в Гнездовье присмотреть за детьми, хотя и рвалось сердце материнское к дочери, а все же окорачивала себя, потому как не брал Арлету мир с Михеевой матушкой. И напрасное дело, ведь Болотная бабка Радуню очень полюбила, сама готова была с невестки пылинки сдувать, во все дела в медвежьем терему совалась, предлагала помощь, а чаще всего добрым советом, да «знающим» словцом. И даже сынка не жалела за ради невестки. Часто ли так бывает…
Вот и в этот раз, едва Леда порог их терема переступила, сразу заметила, что Михей лицом сер и губы едва ли не в кровь искусаны.
— Маешься, поди, опять?
— Так ведь есть ради чего, лишь бы соловушке моей полегчало… Только что-то сынок не торопится на сей раз. Мать сказала, недолго уже, в бане они, скоро, поди, все разрешится.
— Овин-то открыл? Растворил ли все погреба?
— Сам знаю, не маленький…
— Ну, терпи, терпи, раз такая твоя доля!
Леда тихонько про себя посмеивалась. Еще с первых родин подруги проведала, что Лесная Бабка невестушку молоденькую пожалела, сделала наговор, чтобы заместо роженицы ее муж страдал. Оказывается, и так можно, ежели уметь. Михей даже не спорил за ради любимой «ладушки», уж не знала Леда, какие такие хворобы мужика донимали, но Радунюшка и впрямь мало мучилась. А, может, то Аринка — кудрявая рябинка, спешила на свет белый поглядеть, чуяла, что вся родня ее ждет, как из печки пирожка.
Пожалела Леда старого приятеля и пошла на огород к баньке, встала за дверьми да прислушалась к бубнящему старческому шепоту:
— Вода-водица!
Вода — царица!
Вода — благодарица!
Как течешь, омываешь
Красные бережки,
Желтые лесочки,
Перья и коренья,
Белые каменья,
Смой с моей невестушки
Все болести-хворести…
А потом вдруг раздался тоненький детский вскрик и недовольное хныканье следом. Леда прижалась лбом к сухим доскам двери, лила слезы из прикрытых глаз, про себя благодарила кого-то Незримого за рождение новой жизни. И неважно было кого… просто рвалась из сердца благодарная радость, хотелось весь мир ею охватить. Все кто слышат сейчас, все кто видят и знают, спасибо вам… Миронушка у нас народился… Мирон Михеевич — Медвежий сынок.
Чуть погодя, успокоившись, княгиня решилась таки приоткрыть дверь:
— Помощь вам не нужна?
Старуха только зыркнула неприветливо, мол, уйди, не мешай. Сама правила младенчика на мокром полке, разминала ручки, ножки, гладила животик, «лепила» головушку и все-то с наговорами, с добрыми пожеланьями, тайное дело творила — всего-то несколько причетов, а на весь век «человечку» может хватить:
— В ножки топтунюшки,
В ручки — хватунюшки,
В голову — умок,
А в роток — говорок.
Спи по дням,
Рости по часам.
А еще Бабка за носишко крохотный потянула:
— Не будь курнос, не будь курнос и спи крепко!
Леда шустро вернулась к избе, обняла за плечи сидевшего на крыльце Михея, стерла платочком испарину с побелевшего лба мужчины:
— Поздравляю с сыночком, Михей Потапыч! Не зря, знать, тосковал-маялся…
— А то!
— Люльку-то приготовил? Очеп гладко остругал или в коре оставил, чтобы не часто новые ребятишки заводились?
— Типун тебе на язык! Дуреха ты, хоть и княгинюшка наша! Я деточек еще много хочу, выстругал шест глаже некуда, пусть сыпятся малыши как морошка из лукошка. И Радуня не против совсем… Аринушка-то как там у вас, не заскучала с вредной «змеиной» бабушкой?
— С Арлетой они завсегда дружно живут. С Котиком цапается дочурка твоя, только ему же все нипочем, он славный у нас, ребятню терпит.
— Игрушки вырезал для Мурлыки-сказочника, захватить не забудь. Мышки на колесиках чудные получились… еще, небось, и детишек потешат.
— Это ты ладно придумал.
— Пойду, гляну сынка, можно уже, поди. Ой, неужто дождался радости!
Вздохнул тяжело, плечи расправил едва не со скрипом, ничего-ничего, зато Радунюшка завтра уже будет на ногах, можно Аринку домой везти, казать братика. С легким сердцем возвращалась Леда в Гнездовье, теперь черед Радсея встречать, он ребятишек сильно любит, рад будет новой родне. Все хорошо.
Лето красное
Гори-гори ясно, чтобы не погасло,
Птички летят, колокольчики звенят!
На лесной заимке, надежно сокрытая от чужих глаз, раскинулась богатая усадебка. Из единой прежде избы разросся высокий терем с расписной крышею, а чуть поодаль за яблоньками-дичками устроен был хлев со скотом. Огородишко опять же рядом, а посреди него банька ладная. И поближе к небольшому лужку стояло с десяток добрых ульев. Крепкий хозяин жил, по всему видать.
А на сочной мураве ближе к хозяйскому дому как по щучьему веленью да по Аринушкиному хотенью появился вдруг Пряничный домик. Еще по весне «медведюшка» сказку такую от Кота услыхала и давай к тятеньке приставать, спеки да спеки ей «взаправдешний» дом. Пришлось Михею уважить дочурку. Спечь теремок, у него, конечно же, не получилось, а вот небольшой деревянный домишко для забавы детишкам отчего же не смастерить, ежели руки умелы и кругом стоят годные к тому дерева.
Раскрашивали домик тоже всем невеликим пока еще семейством, да и знатных родственничков привлекли к работе. Радмир помогал дяде Михею мастерить кисти, Аринушка краски размачивала, пробовала на вкус, недоумевала — красна, как ягодка водичка, а не больно-то сладка. Вышел домишко на славу — расписан снизу доверху всякой печной снедью: калачами да бубликами, пряниками да леденцами в виде коней и рыбок. А на крыше в виде «птицеверта» резной деревянный Петушок Золотой гребешок. Тонким, легким сделал его Михей, вертится петушок на своей аккуратной жердочке, показывает, куда ветер дует.
Вот стал теремок готов, можно и жильцов запускать. А по старому обычаю, кто первым должен ступить за порог? Правильно, настоящий кот. И чем здоровее, тем лучше. А потому, пришлось везти из Гнездовья самого Милаша. Уж кота родовитей и толще его во всей округе не сыщещь. Домик сын Баюна сразу одобрил, уж больно красивый и уютный, одно жалко — теплой печурки нет, в зимние холода не согреешься.
