— Можете их выкинуть.
— Ладно, — тихонько смеется она, — я тогда выкину. Вы правильно делаете. У вас сегодня замечательный день. Все старое следует оставить в прошлой жизни. И плохое.
«Плохое?» — думаю я, глядя на то, как девушка светится от восторга, — «у меня плохое только начинается. Я, наверное, хороню именно все хорошее». Она неожиданно бросает взгляд мне за плечо. И неожиданно приближается, наклонившись так, чтобы ее услышала только я. Я чувствую легкий пудровый аромат духов от нее.
— Вы не плачьте, — тихо шепчет она, — простите за наглость, но вы мне кажетесь очень добрым человеком. Меня зовут Мадина. Когда родители выдавали меня замуж, я хотела умереть, потому что мне было страшно. Мой муж богатый человек. Но если бы я рыдала целыми днями, то он никогда бы не стал уважать меня.
— Мадина, я… — хочу я ее остановить, но она шикает.
— Мужчинам никогда не понять наших слез. Ведь это нас отрывают от семьи! Не их. Только кем бы я была, оставшись дома? Дочерью! Глупой девочкой, — шепчет она и выпрямляется, посмотрев мне в глаза. Мне кажется, что там зажигается огонек превосходства, когда она произносит следующие слова, — а теперь я жена уважаемого человека. А он — мой муж. И вынужден со мной считаться. Теперь я кручу им, как хочу. Этот салон мой, — она обводит его ручкой и улыбается, — открыла его месяц назад. Обожаю платья и торжества.
— Вы работаете в собственном же салоне? — недоверчиво интересуюсь я. Моя мать когда-то выпросила у отца открыть салон красоты и появилась в нем от силы несколько раз. Потом ей наскучило.
— Да, — изгибает бровь Мадина, — я учусь. Я никогда не узнаю, что хотят покупатели, если сама не поработаю на месте продавца. Вытрите слезы, — она протягивает мне влажную салфетку и я растерянно прикладываю ее к щекам, — поверните ситуацию себе на пользу. Будете сильной — и ваш муж предпочтет рук лишиться, чем вас обидеть. А плаксы никому не нравятся. Когда человек плачет — он слабый.
«Все немного сложнее, чем ты думаешь» — проносится в голове мысль, но я послушно вытираю лицо, которое немного горит от соленой воды, излившейся из моих глаз. Мадина не знает всей ситуации, но она права. Пока я обмираю, словно мышка перед Садаевым — ею и останусь. Так и буду плакать, когда ему позвонят, чтобы сообщить результаты экспертизы. Глупо всхлипывать. Если бы я так всхлипывала, когда пришли результаты ДНК — все сейчас было бы иначе. Та девица-врач довольно потирала бы руки, а меня б заперли в подвале вместе с братом.
Мне становится стыдно за эпитеты, которыми я себя награждала. Домашнее животное, мышка, глупый зверек. Я сбежала от собственного отца, чтобы стать сильной и самостоятельной. А теперь сама себя унижаю. Готовлюсь быть жертвой и приложением к мужу. Так не пойдет.
Мадина неожиданно отскакивает от меня и нацепляет на лицо дежурную улыбку. Я угадываю, что позади меня появился Рустам.
— Долгих лет вам жизни. И счастья, — желает девушка, — всего доброго и спасибо за то, что выбрали наш салон!
— Туфли-то ей дай, — внезапно обламывает ее пламенную речь Рустам, — она в кедах, что ли, пойдет?
— Ой, — девушка, покраснев, убегает. А я только сейчас вспоминаю, что действительно стою в платье своей мечты и в дурацких, уже потрепанных кедах на ногах.
После мне приносят орудие пыток — лодочки на невероятно высоком и остром каблуке. Мне, наверное, придется виснуть на Садаеве, чтобы ноги не переломать. Я неуверенно переминаюсь в них, а потом тихонько иду на улицу. Словно на цирковом канате передвигаюсь. Такие же ощущения.
В машине я украдкой кошусь на Садаева. Выглядит отпадно. Внушительно. Дико круто. На нем останавливались десятки взглядов, пока мы были на улице. Даже сейчас женщины с интересом пялятся в лобовое стекло, даже не глядя себе под ноги. Ненавижу этого человека, но, кажется, начинаю ревновать… я такой фурор не произвожу.
Спустя несколько минут мы подъезжаем к ЗАГСу. Стоит только нам остановиться на парковке, как я в шоке поднимаю взгляд, заметив что-то странное, и вижу чертову кучу народа, которая торчит перед входом. Просто. Целую. Толпу!
— Это что за ажиотаж? — интересуюсь медленно я. Честно говоря, я думала, что раз Садаев вздумал нас расписать ближе к вечеру — людей почти не будет. И не придется ждать своей очереди. Я не выдержу в этих туфлях.
— Журналисты, — хмыкает Рустам, заглушив машину, а я перевожу на него взгляд.
— Кто-то известный женится?
— Да, принцесска. Я.
Меня начинает тошнить.
— Какого… — выдавливаю я, а он тихо ржет над моей реакцией.
— Я продал журналистам нашу свадьбу. Твой папаша будет сегодня в полном восторге, Диана.
Эпизод 32
О, да. Мой отец захлебнется ядовитой слюной от восторга. Об этом я думаю, еще раз окинув взглядом кучу людей у загса, и примерно прикинув, сколько там камер. Интересно, хватит ли у меня пальцев рук и ног, чтобы посчитать журналы и газеты, которым Рустам продал возможность разместить у себя наши фото с бракосочетания?
— Он не допустит этой свадьбы, — медленно произношу я, чувствуя, как паника ледяной волной поднимается по позвоночнику. Одно дело — выйти замуж втихаря. Другое дело — вот так. Неожиданно. Не предупредив моего отца, подразнить открыто. Породниться с врагом, заявить об этом всему миру. Отцу придется или пожертвовать репутацией, заявив, что он против моей свадьбы, а я — дрянная дочь, которая его мнение ни во что не ставит, или… с этого дня считаться с Садаевым. Хотя бы на публике — жать ему руку, улыбаться, называть зятем, и отмываться от слухов, если они что-то не поделят в бизнесе. Это как плевок в лицо. Смачный, причем.
— Не смеши меня, принцесска, — хмыкает Рустам и выходит из машины. Спустя секунды открывается дверь рядом со мной и я поднимаю взгляд на протянутую руку, — вылезай.
Я осторожно берусь за твердую ладонь. Медленно выхожу из машины, выпрямляюсь и смотрю на Рустама, нахмурившись. Со стороны я смотрюсь, наверное, как невеста, доверчиво смотрящая в глаза будущему мужу.
— Мне страшно, — признаюсь я, — Рустам, ты плохо знаешь моего отца. Если происходит что-то, что ему не по вкусу и он не может на это повлиять, то… ему проще уничтожить причину беспокойства.
