— Никуда. Вниз спустимся. Тут есть, где пожрать, — поясняет он, — можно месяцами не выходить отсюда. Удобно. Особенно для тебя.
Я оборачиваюсь и долго смотрю на него в ответ. Шутит? Или действительно собирается меня держать тут после свадьбы, не позволяя никуда и шагу ступить? С одной стороны, это безопаснее. Отец просто так не отпустит меня из лап. Я теперь для него угроза. Он сорвался, что-то поняв из нашего разговора. Наверное, дошло, что я не хочу быть на его стороне и не собираюсь умирать и терять себя за его благополучие.
— Я не буду месяцами выходить. Хоть годами, — произношу я, — только отпусти моего брата. Я знаю, что он тебе полезнее… в заложниках. Но он действительно ничего плохого не сделал. Ему очень сложно и так жить с отцом. Он мягкий, слабый и у него проблемы со здоровьем. Если с ним что-то случится — я… — я заминаюсь, — это будет удар для меня. А я беременна. Может что-то плохое случиться.
— Слыш, принцесска, — перебивает меня Рустам, склонив голову и наблюдая за моими попытками достучаться до него, — у тебя реально плохо выходит шантажировать. Просто для справки. Вообще хреново.
— Рустам…
— Предположим, что я тебя услышал. Что мне за это будет?
— За свободу брата? — я судорожно цепляюсь за этот хрупкий момент, — всё. Можешь потребовать, что угодно. Но не избавиться от детей. На это я не пойду.
Главное, чтобы Мирослав был в безопасности. Я выберусь потом. Я посильнее него буду, да и Рустам сейчас жестить не станет. Он не полный отброс. У него есть какие-то понятия, и пока я беременная — плохо не станет делать.
— Да ладно? — хмыкает Садаев, — допустим. Потребую твою задницу. Она мне понравилась сегодня. Согласна?
Я выдыхаю.
— Ничего иного я от тебя и не ожидала, — констатирую с сожалением я. Потом сглатываю и осторожно произношу, — не то, чтобы я соглашаюсь, но ты серьезно отпустил бы моего брата, если бы…? звучит дурацки, если честно.
— Реально дурацки. Менять ценного заложника на чью-то жопу, — двери лифта открываются и Рустам кивает, — выходи.
Вот и поговорили. Ни к чему не пришли снова. Мне хочется уронить лицо на ладони и застонать. Наверное, лучше бы я не сбегала пять лет назад. Я уже в отчаянии. Потому что останься я дома — и бы сейчас была задерганной, тихой, закомплексованной девчонкой, но… ничего подобного бы не случилось. Никогда.
В ресторане мы садимся в укромный угол. Я забираю меню из рук официантки, на секунду мазнув по ней взглядом и отметив, что моя персона ее не интересует. Она протягивает мне папку, впившись взглядом в Рустама и вызывающе ему улыбаясь. А потом плавно выпрямляется, демонстрируя отпадную фигуру. Кажется, Садаев подкалывал меня насчет груди. Уверена, что он оценил, как трещит блузка на этой девушке.
Рука сама тянется к декольте и я поправляю бюстгалтер, чтобы поднять грудь повыше. Дурацкий жест. Понятно, что из маленькой груди большие никак не сделаешь. Хоть как нижнее белье крути.
— Мне салат с лососем и яблочный сок, — произношу я, облизав засохшие губы. Поднимаю взгляд на Рустама и замираю. Он жрет меня взглядом, расслабленно откинувшись на спинку кресла. Весь в темном, почти сливается с темнотой в зале. Не на официантку смотрит. Грудь он не оценил. Какого-то дьявола именно я занимаю его внимание сейчас. Мне тут же становится жарко, словно он варит меня в кипящем котле.
— Что такое? — спрашиваю я. Может, я где-то чушь спорола? Вроде бы просто заказ сделала. Или мужчина должен это делать первым? Может, я вообще говорить не должна? Черт знает, по каким традициям он живет. Я на всякий случай быстро поправляюсь, — я просто задумалась и произнесла это вслух. А ты что хочешь?
— Тебя, — внезапно припечатывает он ответом. Я шокировано округляю глаза, в ответ на его усмешку, — организуешь?
Я быстро бросаю взгляд в сторону. Господи. Официантка ушла, пока я тупила в меню. Хорошо, что реплику Рустама никто не услышал.
Эпизод 38
«Тебя хочу». Горячий ком собирается в горле и стоит мне сглотнуть — тут же падает вниз, обжигая внутренности. Он так это произнес… безапелляционно.
Как он вообще может думать о чем-то подобном? После всего, что произошло сегодня, моя душа и голова кажутся мне выжженной пустыней. Тело живет на инстинктах. Адреналин еще не до конца выветрился из вен. Даже боль в ноге почти не беспокоит.
Я бы безумно хотела упасть лицом в чистую, свежую постель и уснуть, отключить голову. Неужели для Рустама не случилось ничего из ряда вон выходящего, что он так спокойно говорит о желаниях? Привык видеть кровь, боль, смерть и страдания? Животное.
— Рустам… — выдыхаю я напряжение в воздух, но Садаев спокойно перебивает:
— Дико интересно просто узнать, где же твоя блядская сущность спряталась, — продолжает он, — у меня реально было ощущение, что ты играешь. Строишь из себя невинную олениху, чтобы зацепить.
— Я не играю, — пытаюсь оборвать его я, — я…
«Напилась тогда коктейлем с подсыпанным наркотиком!» — пытаюсь в сотый раз повторить я.
— Я вижу. Разница охренительная между нашей первой встречей, и тем, что сейчас, — хмыкает Рустам, — не смогла бы так долго притворяться.
Официантка возвращается. Я делаю заказ. Садаев тоже. Он, наконец, замолкает, и что-то пишет в смартфоне. Я могу посидеть в полной тишине, тупо слушая тихую, классическую музыку и глядя за окно. Там мелькают фары машин. Люди едут домой с работы, или на прогулку. Что-то в душе тревожно ворочается, желая вырваться из этих чертовых башен и оказаться ТАМ. Среди простых людей. Без криминала, перестрелок. Там, где беззаботно, спокойно, и пахнет свободой. Хочу куда-нибудь на набережную, вдыхать пыльный и сухой воздух, и есть гамбургер из Макдональдса.
Вместо этого я пью сок и ем салат с лососем. Он кажется мне совершенно безвкусным. А взгляд Рустама напротив, который он на меня поднимает — как удар в грудь. Я попала в его плен. Мадина ничерта не понимает в моей жизни и дала бестолковый совет. Я никогда не смогу стать равной Рустаму. Никогда. Маленькая антилопа не сможет победить царя зверей. Это просто не бывает в природе.
— Еще что-нибудь? — интересуется Рустам, а я качаю головой.
— Я наелась. Что мы будем делать… дальше?
