Похоже, Рустам не стал поддаваться шантажу. Он поступил хладнокровно. Быстро. Мирослав бы не успел мне даже что-то сделать. И, кажется, он это успел понять, поэтому попытался убежать, прежде чем умереть.
Звон превращается в тонкий писк, и через него пробиваются голоса… и дикий вопль Мирослава.
Он жив. Черт.
— … бля, давай только не при женщинах, — слышу скептический комментарий Амира, и как его рыжеволосая Рита мучительно сдерживает тошноту, издавая страшные звуки, — он уже явно никуда не денется. Завали его где-нибудь… в другом месте.
— Рука… — вопит Мир, — нет, не надо! Я все понял! Пожалуйста! Я уйду!
Я отнимаю от лица руки. Мирослав лежит в нескольких метрах от меня на земле, и держится за ключицу. Лицо брата искажено ужасом и болью. Он пытается отползти, перебирая ногами и упираясь пятками в газон.
В этот момент в душе словно навсегда гаснет теплый огонек. Я чувствую вместо него полное равнодушие. Ничего больше не дергает, не тревожит, не рвется спасать этого парня, который выглядит сейчас очень жалко.
— Предатель, — тихо шепчу я. Поднимаюсь с земли, отряхиваю серые разводы пыли на коленках и заднице. Рустам скептически смотрит на Мирослава. Словно прикидывает — стоит ли его грохнуть сейчас, или отложить это дело на потом. Потом переводит на меня взгляд. Он весьма красноречив.
— Я пошла в дом, — сообщаю ему я. Не дождавшись ответа, отворачиваюсь и иду мимо позеленевший Риты. Возле нее я притормаживаю и осторожно дотрагиваюсь до локтя, — прости, Рита. Все, что я сказала на кухне — это был прикол.
— Иди в жопу, Диана, — шепчет она, — это был идиотский прикол.
— Ди! — слышу я крик брата, — Ди, пожалуйста, не уходи! Ты же знаешь, что я бы тебе ничего не сделал…
— Ты угрожал, — произношу я, даже не обернувшись. Настолько громко, чтобы Мирослав услышал, — этого достаточно.
И я ухожу в дом под его дикие рыдания.
Я не знаю, что решит Рустам. Но больше я не собираюсь просить за людей, которым не важна моя жизнь и здоровье. Пусть даже потом я пожалею о своем хладнокровии.
* * *
Рустам возвращается спустя достаточно долгое время. Хотя, может мне кажется, что оно текло очень медленно, пока я сидела на кровати, погруженная в свои мысли. Я пыталась вернуть себе спокойствие, но вот от противного ощущения предательства после поступков брата я не могу просто так избавиться. Поэтому оно продолжает жрать меня.
Я слышу, как Садаев кладет со стуком оружие на столик. Потом садится в кресло. Наступает тишина, такая, что я слышу, как бьется мое сердце.
— Ты должна была сидеть дома, Диана, — медленно произносит Рустам, прерывая эту тишину, а я поднимаю на него взгляд.
— Я испугалась. Мирослав сказал, что сюда могут прийти плохие люди. Я решила не рисковать и спрятаться. Твой телефон не отвечал, и я не могла посоветоваться.
— Бля, — выдает Рустам и я вздрагиваю. Он подается вперед, опираясь локтями на колени и прожигает меня мрачным взглядом, — с какого хера в твоей голове промелькнула мысль, что твой брат — надежный человек, с которым можно сбежать? В тебе мои дети. Которые унаследуют все, что принадлежит мне. Ты — моя жена, — он делает акцент на этой фразе и я съеживаюсь, потому что интонации Рустама словно бьют меня прямо в сердце, больно и сильно, — ты охренеть как себя едва не подставила. И детей. Ты доверяешь тем людям, которым вообще не следует. Раз за разом. Но не мне.
— Я уже поняла это. Но тогда я просто испугалась. Все произошло слишком неожиданно…
Он резко выпрямляется. Подходит к кровати и нависает надо мной темной и мрачной скалой. Теперь мне по-настоящему становится жутко.
— Я тебе слишком много свободы дал, — констатирует внезапно он, — Чтобы ты делала одну глупость за другой, видимо. Достаточно этой херни.
— Запрешь меня дома? — интересуюсь я, — хотя, погоди, ты уже это делал. Но, видимо, в твоем понимании, это «слишком много свободы». Что теперь? Прикуешь наручниками в клетке? Почему ты не можешь понять, что я…
— Охуенная идея. Так я точно буду знать, что ты никуда не решила драпать с кем-нибудь, вроде своего имбецила-брата.
— Верю, — я сползаю с кровати и выпрямляюсь, стараясь не смотртеть на Рустама. В груди разливается боль, — но я на это не согласна. Если ты не можешь принять, что я вообще не смыслю в такой жизни, и могу делать ошибки, то и я тогда не стану жить с убийцей и преступником. А еще тираном. И садистом. Ты привязывал меня к шведской стенке и пихал в меня пальцы. Я это запомнила.
Я поворачиваюсь к двери и делаю шаг. Потом останавливаюсь.
— Короче, я ухожу. Меня не устраивает твой контроль. Если ты поставил на колени весь город и всю мою экс-семью — это не значит, что у тебя выйдет сделать такое со мной.
Закончив, я собираюсь уйти. В этот момент сбоку мелькает тень. Садаев просто появляется рядом, перехватывает меня за шею, не дав сделать и шага, и мягко впечатывает в стену.
Я испуганно обхватываю его запястье. Чувствую, как бьется вена на нем. В этих руках течет страшная сила, которая способна просто раздавить меня. Мне кажется, что Рустама вот-вот подведет какой-то внутренний контроль. И он покажет мне самую плохую свою сторону.
— Я обещал это сделать еще в первую нашу встречу. Поставить тебя на колени. Забыла, принцесска?
Он произносит эти слова пугающе медленно и тихо. Глядя мне в глаза.
— Хочешь уйти — давай. У тебя вроде получается подделывать документы. Пробегаешь, правда, недолго. Пока от меня скрываться будешь, кто-то другой тебя найдет. Рассказать, что с тобой тогда будет? Могу описать в красках. Только тебе плохо станет.
— Прекрати, — шепчу я, — ты меня пугаешь.
— Да ладно? — переспрашивает ехидно он, — а валить со своим родственником было не так страшно? Нахера тогда ты решилась жить со мной, принцесска? Я предупреждал тебя. Ты знала, на что идешь. Видела, от кого детей оставляешь.
У меня перехватывает дыхание от его взгляда и слов, которые он произносит.
— Я… — подбираю я нужные слова, — я не могла не оставить детей. Ты это знаешь. Ты и сам меня не отпускал. А потом… я поняла, что ты можешь оказаться неплохим отцом. И я не имею права лишать детей отца. Мы должны были найти общий язык хотя бы ради них…
Рустам внезапно усмехается, и я замолкаю.
Потом он резко отпускает меня. И отходит в сторону, прекратив уничтожать взглядом. Словно надевает маску равнодушия, будто бы и не было между нами разговора. Я могу выдохнуть, чувствуя, как начинают дрожать пальцы. Я знаю, что виновата. С точки зрения Рустама — было глупо бежать. Но я-то не знала об этом. Зачем так на меня злится? Почему он так говорит со мной?
— Ну, окей, — произносит он с насмешкой, глядя куда-то в стену, и я вздрагиваю, — я позабочусь о наших детях, принцесска хренова.
