На ступенях разворачивался санкционированный коммунистический митинг, продавали пропагандистские газеты, и что-то кричала в мегафон фанатичная женщина со всеми признаками сексуальной неудовлетворенности на обрюзгшем лице. Вокруг нее сгрудились почтенные старички и неизменные юноши с задержкой психического развития и тем же фанатичным блеском в глазах.
Снова вернулась на скамейку и стала смотреть на девочку, которая сидела и читала книгу. После к ней подошел красивый длинноволосый молодой человек с электрогитарой. Они посидели, поговорили и пошли по Невскому.
Тоже захотелось пройтись. У Гостиного Двора толпились политически просвещенные граждане. Анархисты под черными знаменами продавали газеты, нацисты стекались к Екатерининскому скверу. По нарукавным повязкам выделялось два подвида — красное трискеле у одних и суковатая кельтская свастика у других. На Аничковом мосту возле каждой статуи кричали фотографы и визжали туристки, когда их подсаживали на постамент.
Возвращаясь к Казанскому собору, я нагнала процессию, большинство из участников которой были завернуты в длинные оранжевые одеяния. Они били в свои барабаны и звенели маленькими тарелочками, ритмично подпрыгивая. Девушка в голубом сари предлагала купить Бхагават-Гиту. Она держала за руку ребенка, на лбу которого было начертано что-то, а один молодой человек все просил заглянуть в его рот и посмотреть, не ел ли он глины. Ко мне он обратился с такой же просьбой, но когда я отказалась, он рассердился и злобно закричал, что я боюсь увидеть там вселенную. Я встала, прислонилась к парапету, ограждавшему вход в подвал аптеки, и наблюдала, как процессия проходит мимо, девушки в шелках разных цветов: алых, пурпурных, цвета клюва горного гуся и цвета базилика, поднебесных шелках и шелках инфернальных, на их головах — тонкие покрывала, собранные в мелкие складки.
Еще долго было слышно, как они бродили по Невскому. Жара к этому времени достигла апогея. Я уже не могла резко двигаться, чтобы перед глазами не поплыли круги. Идти больше никуда не хотелось. У фонтана плескались дети. Рядом со мной на скамью присела молодая мамаша с малышом месяцев трех, не больше. Ему было жарко, он краснел, морщил личико и недовольно размахивал руками.
Пришлось набрать воды в фонтане. Вода была мутная, зеленоватая от водорослей. Я жадно пила эту противную сладковатую воду, а соседней скамьи за мной внимательно, не скрывая удивления, наблюдал громоздкий путешественник в бархатной жилетке и с биноклем на брюхе.
Откуда-то набежали туристы. Прямо передо мной встал человек с подробной картой Австралии на спине — фотографировал собор — в районе Элис-Спрингс расплывалось пятно пота.
Мне захотелось уснуть, я откинулась на спинку скамьи, закрыла глаза, и тут же сознание начало меня покидать, но я еще успела сообразить, что в такой позе я выгляжу снаружи, как труп. У меня нашлись силы встряхнуться, я села, пошире расставив ноги, сцепила пальцы, оперлась локтями на колени и слегка наклонилась, будто смотрю в землю. Не знаю, можно ли назвать это сном, возможно, это была смесь болезненного сна, теплового удара и солнечных концентрических галлюцинаций.
Очнулась я тоже от солнца, организм встряхнуло чувство реальной опасности, я взяла рюкзак и направилась к ступеням собора. От собора веяло прохладой. Железные ступени тоже были прохладными. Хорошо было сидеть в тени. Я села повыше и прислонилась к колонне. На дальней стороне полукруга, справа, где-то между колонн, устроились молодые ребята и две девушки с мелко-мелко завитыми длинными волосами, как ветки ивы в конце апреля. Еще одна медленно прогуливалась вдоль колонн, ее бедра обвязаны были огромной шалью, в руках она держала ромашку. Ее мысли, казалось, поднимались ввысь и оплетали холодные колонны.
Подошли трое парней, двое из них с гитарами, мне особенно понравился один из них — такой молодой вагнеровский бог — кудрявые светлые волосы, голубые глаза, большие ресницы.
Мы сидели на ступеньках и болтали о музыке.
Вдруг потемнело в глазах — на лицо шлепнулись ладони. Я хлопнула шутника по рукам — это мог быть только Ольховский. Неизменный морщинистый мальчик. Он мягко улыбнулся, снял очки и посмотрел на меня ласковым бассетовским взглядом. Как всегда аккуратно одет и вычищен, к ремню пристегнуты всякие нужные вещи — фляжка, нож…
Наклонился и поцеловал меня в щеку:
— Добралась? Ну, слава богу, слава богу, — говорил он с искренним облегчением. — Я тоже хорошо добрался. Уже три дня здесь. Вписку нашел.
Мы обошли вокруг здания.
За собором находился уютный скверик. На скамейках сидели парочки, пьяницы в домашних тапочках. Снаружи скверик огражден был высоченными чугунными решетками.
— Мишку не потеряла?
— Какого Мишку? А, со мной, в рюкзаке.
Мы подошли к двум скамейкам, стоящим друг против друга в тени раскидистого дерева. На скамейках расположились четверо. Они играли в карты. Парень в бандане посмотрел на меня и усмехнулся:
— Андрюш, ты, может, нас с девушкой познакомишь?
К тому моменту карточная партия закончилась, и все заинтересованно на меня посмотрели.
— Это Саша. Она тоже из Киева, — прохладно произнес Ольховский.
— Я — Браво. Можешь звать меня Максом.
— Алексей! — вскочил молодой человек в камуфляже.
— Поручик, не мешай мне разговаривать с девушкой.
Поручик обиженно скривил свой хорошенький ротик и сел на свое прежнее место. На какое-то мгновенье все затихло, и тут существо, прижавшееся к углу скамейки, издало отрывистый звук. Я посмотрела на существо в грязной тельняшке. Поручик попросил его умолкнуть и больше звуков не издавать. Я тогда еще не совсем разобрала, какого пола было это существо, но когда Поручик назвал существо грязной сучкой, половая принадлежность определилась.
Существо улыбнулось и сказало, что его зовут Марго. Это было низкого роста мясистое создание, жирненькое тельце которого обтягивала потная тельняшка с прожженными дырами. На ногах были мужские брюки и какие-то туфли. Голова ее была коротко подстрижена — так, без всякой концепции, лицо как будто надутое, но не полностью, как шар, а как у маленькой свинки, поркипиговское такое, но от него исходило не розовое здоровье, а ядовитый смрадный пар. Марго постоянно улыбалась. Глупое и добродушное существо, она прижалась к скамье и больше не издала ни звука.
Макс достал бутылку коньяка. У него на голове, как и у меня, была повязана бандана. Лицо разбито — такие едва затянувшиеся ссадины на носу, щеке, над верхней губой. Недавно, напившись, он упал лицом на тротуар. Тельняшка, на тельняшке — «пилот» — черная летная куртка с оранжевой подбивкой. На запястье — напульсник.
Из карманов Поручика тут же появились две рюмки. Пили по кругу.
— У тебя во сколько поезд? — спросил Макс у Поручика.
— Через два часа.
— Так тебе уже скоро уходить.
— Да нет, я еще за вином успею сбегать, заодно домой зайду, вещи прихвачу.
