— Она француженка. Почти… — бросила Крестовская, непонятно зачем, напрочь уже забыв и про Жаннет, и про спектакль, и про Валентина. Перед ней было только лицо Виктора — единственное, что до конца вечера Зина видела перед собой.
Вечер был безнадежно испорчен, и на обратном пути из Оперного театра Крестовская почти не разговаривала со своим кавалером, который, она в точности знала это, теперь навсегда остался в прошлом…
На службу Зина пришла уставшая, не выспавшаяся. Всю ночь ее мучили кошмары. Но утром она ни за что не смогла бы пересказать их содержание. Просто что-то большое, страшное, темное увлекало ее за собой.
К счастью, в этот день не было совещаний и планерок. Но после обеда в столовой Зина все-таки столкнулась в коридоре с Бершадовым.
Он остановился, очень пристально всмотрелся в ее уставшее, вытянутое лицо, и вдруг… расхохотался. Если бы в мире существовал дьявол, то такой смех точно стал бы его визитной карточкой. Зина очень быстро бежала по коридору, пытаясь спастись от этого наваждения. А ей вслед всё звучал этот дьявольский, издевательский смех…
Так прошло пять дней. Крестовская понемногу успокоилась. А на шестой день, вечером, когда она возвращалась со службы, прямо в дверную ручку ее комнаты кто-то вдел букет ярко-красных роз.
В этот день Зина задержалась допоздна — нужно было перепечатать несколько очень важных документов. И было уже около восьми вечера, когда она наконец вернулась домой — уставшая, голодная, и вдруг этот букет роз, вставленный в ручку двери… Несмотря на зиму, цветы все еще хранили влагу и свежесть, и было похоже, что их только что срезали.
Не отпирая дверь комнаты, не вынимая букета, Зина выбежала на улицу. Остановилась, и, смешно сказать, как собака принюхивалась. А потом и безошибочно забежала за угол дома. Там в темноте стоял Виктор.
— Я ждала тебя раньше, — выдохнула она, все сильнее и сильнее ощущая легкий флер его одеколона, который, как прозрачная вуаль, все еще дрожал в воздухе, оставляя тот неуловимый след, по которому она его нашла.
— Знаю. Я все пять дней здесь хожу по вечерам, — вздохнул Барг.
— Почему не подошел?
— Боялся, — коротко ответил он.
— Меня или себя? — Зина нахмурилась, не понимая, что вообще происходит.
— Я не могу без тебя жить, — как-то очень просто сказал Виктор, потом поправил: — Нет, не так. Я не хочу без тебя жить.
— Зачем ты пришел? — Крестовская чувствовала предательскую крупную дрожь в теле, приходящую из глубины позвоночника так, как приходила всегда, стоило Баргу только прикоснуться к ней рукой.
— Попросить прощения, — голос его звучал глухо.
— Попросил? Теперь уходи!
— Хорошо, — он сделал несколько шагов назад, не сводя с нее глаз.
Потом все произошло быстро. Так быстро, что Зина не успела даже очнуться. Барг вдруг стремительно бросился вперед и рухнул прямо перед ней на колени, обхватил ее ноги и спрятал в подоле ее пальто свое лицо…
— Прекрати! Что ты делаешь… — Крестовская попыталась высвободиться, но это было невозможно: прижимая лицо к ее ногам, Виктор все говорил, говорил без конца… Она не слышала его слов, они сливались в надоедливый, бессмысленный шум. Наконец он поднял лицо — оно было залито слезами.
В этой сцене было что-то жутко гротескное и комичное, и Зина принялась хохотать, и хохотала до тех пор, пока не сорвала голос в рыданиях. Это комичное на самом деле было трагичным — так, как часто бывает в самой настоящей, жуткой, непридуманной трагедии…
На следующее утро Зина проснулась в объятиях Виктора. Простила ли? Она никогда больше не задавала себе этотого вопроса. Верила ли в то, что он изменится? Нет, она была твердо уверена, что он не изменится никогда в жизни — люди не меняются. Чувствовала ли себя счастливой? Она больше не жила на земле. Она словно укрылась облаком, зарылась в него с головой, и это облако отделяло ее не только от реального мира, но и никогда не оставляло наедине с собой.
Крестовская умирала каждую ночь в цепком кольце обнимающих ее рук и утром снова возрождалась заново. И это было больше, чем счастье — облако забвения, укрывающее ее от себя, заставляющее навсегда забыть прошлое и все, что существовало до этого мгновения.
Через неделю Вмктор снова переехал к ней. Несколько дней подряд при взгляде на Зину Бершадов хмурился, и каждый раз, когда она ловила его взгляд, его лицо становилось мрачным, и Крестовская сжималась от его взгляда, прекрасно понимая, что он думает.
Как-то раз она осталась в его кабинете после очередного совещания — нужно было обсудить кое-какие дела. Но Бершадов не стал этого делать, даже намеренно закрыл папку с бумагами. Потом вперил в нее тяжелый взгляд.
— Знаешь, Зинаида, какая самая отличительная черта всех предателей? — вдруг произнес он.
— Нет, — пролепетала Зина. Ей стало трудно дышать.
— Главная отличительная черта всех предателей — это трусость. Больше всего на свете, больше потери собственной жизни предатели боятся сказать правду. Это для них мучительнее, чем средневековая казнь, когда заживо сдирают кожу. А значит, они снова и снова будут предавать.
— К чему это ты? — нахмурилась Зина, прекрасно понимая, что подразумевает Бершадов.
— Попробуй спросить предателя о правде — и ты сама увидишь, что с ним будет. Попробуй задать простой вопрос: как мы будем жить дальше? И ты сама не поверишь тому, как быстро сдуется предатель, — просто как мыльный пузырь.
— Я все еще не понимаю, к чему ты говоришь это, — Зина отвела глаза в сторону.
— К предателям нельзя возвращаться, — не сдержавшись, хлопнул рукой по столу Григорий. — Лучше грызть землю и собственные руки. Лучше биться головой о стену и как бешеный зверь выть. Но возвращаться к предателям нельзя. Нельзя! Потому что предатель будет предавать снова и снова — до тех пор, пока однажды, глядя на себя в зеркало, ты никого не увидишь в этом зеркале…
— Я не поняла ни слова из того, что ты сказал. — В голосе Зины проявилась не свойственная ей резкость. — Но у меня нет времени разводить пустые разговоры. Надо работать.
В этот вечер, вернувшись домой, она была непривычно тиха и вела себя так отстраненно, что Виктор Барг не выдержал. Обняв Зину, он сжал ее с нежной силой:
— Любовь моя, что с тобой? Что тебя мучает?
— Я не знаю, — ей хотелось плакать.
— Не думай ни о чем плохом. Гони прочь плохие мысли. Мы с тобой всегда будем вместе. До конца жизни. Рядом.
Месяц пролетел как один день. Счастливый, как сон, пока однажды утром, собираясь на работу, Зина вдруг не сказала:
— Все это хорошо, но как мы будем жить дальше? Ты думал об этом?
Вопрос был пустым, просто так. Но Барг вдруг отозвался серерьезно.
— Думал, — ответил Виктор, не сводя с Зины внимательных глаз. — Я давно хотел поговорить с тобой о нашем будущем. Похоже, этот момент настал.
