Мишу положили в отдельном крыле от Мии, но я не спешила её навещать. Пока Генри с отцом были у Миши, я сидела под палатой Мии в тягостном ожидании разрешения войти. Прислонившись затылком к холодной стене, я закрыла глаза, чтобы моё зрение отдохнуло от неонового освещения. Кажется я задремала, потому как не сразу отреагировала, когда моего плеча кто-то дотронулся.
– Вы мать Мии Грэхэм? – поинтересовалась у меня молодая женщина в белом халате, нависшая надо мной справа. – Вы ведь Миша Грэхэм?
По-видимому я и вправду умудрилась задремать, раз медсестра решила повторить для меня свой вопрос.
– Да… – быстро заморгав, интуитивно обманула я, позволяя медсестре принимать меня за мою сестру. – Да, я Миша Грэхэм.
– Можете войти, но только на пару минут, – полушёпотом произнесла женщина.
Резко поднявшись со своего стула, я буквально ворвалась в дверь, расположенную в шаге справа от моего места ожидания.
Увидев Мию спящей с закреплённым на лице ингалятором и с воткнутой в правое предплечье иглой от капельницы, я остановилась у самого входа, словно меня молния поразила.
– Вообще-то посещения пока запрещены, – прижимая папку с бумагами к груди, залепетала женщина, – но я сама мать трёхлетнего ребёнка, и я могу представить, что вы сейчас испытываете…
Дальше я не слушала участливую медсестру.
Я сделала один глубокий вдох, затем один глубокий выдох, затем ещё один глубокий вдох и, наконец, решилась подойти к спящей Мии поближе. Остановившись справа от неё впритык к койке, я, сжимая кулаки, всмотрелась в бледное лицо своей любимой блондиночки.
– Почему она спит? – сквозь зубы выдавила я, чтобы не сорваться на истерику или слёзы.
– Ей ввели успокоительное, чтобы остановить панику.
– А почему она дышит через ингалятор?
– К сожалению, без искусственного дыхания она уже не сможет дышать не испытывая значительных затруднений.
Совсем миниатюрная, Мия выглядела до страшного хрупкой и была пугающе бледной, но я видела, как вздымается её грудная клетка, и это определённо придавало мне сил, чтобы держаться.
– Я слышала, что операция из-за своей срочности и сложности, требует больших средств, – полушёпотом произнесла женщина, наблюдая за тем, как я сверлю Мию стеклянным взглядом. – Если позволите, я хотела бы пожертвовать…
Я снова перестала слушать. Слово “пожертвовать” зависло передо мной весом, который я должна была поднять любой ценой.
У меня ведь были все шансы до начала апреля накопить первоначально затребованную на операцию сумму. Но теперь у Мии не осталось шансов дождаться весны без непоправимого ущерба её здоровью…
Это ведь тупик. Верно?.. Я не ошибаюсь?.. А из тупиков не выходят без жертв. И не важно чем ты пожертвуешь: сбитыми в кровь пальцами или всем собой. Главное – разбить стену. Любой ценой проложить проход. Если не для себя, тогда для тех, кого ты ведёшь…
Или для тех, кто идёт за тобой добровольно.
К Мии больше никого не пускали, от Миши ушли последние посетители, и я осталась одна сидеть на коридоре под палатой Миши. Облокотившись о твёрдый подлокотник неудобного стула левым локтем, я подперла подбородок левой рукой, в правой переворачивая между пальцами монету номиналом в один фунт. Я провела под дверью сестры уже больше двух часов, но всё ещё не собиралась входить в её палату. Было пять часов вечера, за окном уже сгустились сумерки, в моей же голове развернулся настоящий хаос. Я вспоминала о словах Ирмы, случайно сказанных ею во время наших первых встреч: “…Моего отца это изрядно смешит, честное слово! Я о том, как ведут себя эти дуры из среднего класса…”. Она тогда обманывала меня, называя Дариана своим отцом. Вслед за этими словами в моей голове всплывали сказанные два месяца назад мимолётные слова Дариана, когда он уходил после ночи, проведённой у меня в постели: “…Полмиллиона того стоили…”. Диалог же с Пандорой и вовсе отбивался набатом в моём черепе:
“– Это бессмысленный разговор. Я его не люблю.
– А стоило бы полюбить.
– Чего ради?!
– Ради Мии…”.
…В пять ноль три дверь палаты Миши, расположенная справа от меня, открылась изнутри, но я не посмотрела в её сторону, продолжая упираться запястьем правой руки в подлокотник своего стула и сверлить взглядом перекатывающийся между пальцами фунт.
Ничего не сказав, Миша опустилась справа от меня. Сгорбившись, словно девяностолетняя старуха, она засунула руки в карманы своей старой вязаной кофты. Мы промолчали ещё пять минут.
– Знаешь, почему я тогда не поехала с вами в Лондон? – наконец произнесла Миша, после чего, выждав секунду, продолжила. – Я не поехала не из-за того, что решила бросить скрипку именно в тот день. Я вообще не собиралась её бросать, просто это заявление стало отличным поводом остаться на весь день дома… Я не поехала из-за плохого предчувствия, представляешь? – криво ухмыльнулась сестра. – Я устроила бойкот, заперлась в ванне и в итоге не поехала в тот день в Лондон из-за какого-то дурацкого предчувствия. Спасла себе жизнь, называется, – продолжала криво ухмыляться Миша, но я не видела её лица, всё ещё продолжая сверлить взглядом фунт, вращающийся между моими пальцами. – Только кому нужна такая жизнь? Лучше бы я заперла всех вас в тот день в той ванной, больше бы пользы было от моих предчувствий… – она устало выдохнула. – Разве ты в тот день ничего не чувствовала?
– Только за мгновение перед столкновением. – спустя несколько секунд сухо ответила я и неожиданно почувствовала, что у меня в буквальном смысле пересохло в горле.
– Странно. Говорят, что близнецы связаны.
– По-видимому связь иногда сбоит.
– Да, сбоит… – задумчиво повторила сестра, слегка запрокинув голову. – Посмотри на нас. Я истощена от наркотиков и спиртного, а ты… На твою красоту и здоровье, которым ты пышешь, без боли не взглянешь.
Услышав это, я, неожиданно почувствовав укол в области сердца, остановила монету между указательным и средним пальцами.
Сначала отцу больно от моей схожести с матерью, теперь Мише больно из-за того, что у нас одно лицо на двоих. Моя красота – наказание. Наказание мне и наказание им. И не только им. Всем, кто меня касается. Вот только за что?
– В то время, как мои лёгкие, в отличие от остальных органов, здоровы не смотря на всю ту отраву, которую я через них пропустила, Мия вынуждена страдать именно из-за недуга лёгких, – задумчиво продолжила Миша. – Она страдает из-за меня. Это я отобрала у неё здоровье. Если бы я не употребляла во время беременности, Мия родилась бы здоровым ребёнком. Как Жасмин.
Мне нечего было ответить на слова своей сестры. Просто нечего было опровергнуть. Поэтому мы замолчали.
Мы промолчали около десяти минут, после чего Миша аккуратно, словно в замедленной плёнке, поднялась со своего места.
