Мне действительно нужно было подумать. О том, как избавиться от влияния Дариана на мою жизнь. О том, как избавиться от самого Дариана. Раз и навсегда.
Я не стану рабыней. Только не его.
Глава 44.
Я не могла себе позволить плакать наяву, поэтому я иногда плакала во сне. Думаю, таким образом мой организм пытался меня обмануть – пускал воду из глаз пока они были закрыты и ничего не видели.
Так было этой ночью.
Я заснула быстро, но проснулась от собственного натяжённого, словно готовящаяся лопнуть струна, крика. После пробуждения Хьюи мне прекратили сниться кошмары, но сегодня они вновь вернулись. Вернее, он был всего один. Я вновь была в той машине, вновь сидела за мамой, вновь утопала в её крови…
Очнувшись ото сна, я, проведя ладонью по лицу, сначала подумала, будто всё ещё сплю, будто мне всё ещё мерещится тёплая материнская кровь на моём лице, но я скоро поняла, что она вовсе не горячая и что это и не кровь вовсе. Это были слёзы.
Этот ужас вновь вернулся ко мне, вновь заставлял меня стенать, но почему именно сейчас? Почему сейчас?..
Думая об этом, я перевела взгляд на дверной проём своей спальни, из которого струился тёплый свет, выключенный мной в гостиной перед сном. В дверном проёме, облокотившись левым плечом о косяк, стояла, скрестив руки на груди, Нат.
– Что ты здесь делаешь? – хриплым полушёпотом не до конца отошедшего ото сна человека, поинтересовалась я, боковым зрением отметив первый час ночи.
– Поссорилась с Байроном. А ты?
“А я кричу во сне”, – хотела ответить я, но, по-моему, это было слишком очевидно, чтобы об этом ещё и говорить. Поэтому я сказала короткое: “Пытаюсь уснуть”.
– Раз уж у тебя это плохо выходит, может быть составишь мне и моим звёздам компанию?
Укутавшись в тёплые вещи, я сидела на чердаке рядом с огневолосой, которой для тепла хватало всего лишь кожаной куртки и горячего кофе. Мне же сегодня не хватало даже маршмеллоу, плавающего на молочной поверхности моей внеплановой порции сладкого какао.
– Почему? – коротко поинтересовалась я, зная, что ей это нужно.
– Он сказал, что хочет детей, а я сказала, что ещё лет пять не собираюсь становиться матерью. Не знаю, зачем я так сказала, – пожала плечами огневолосая, – на самом ведь деле я не против родить первого ребёнка до своих тридцати лет. Так даже проще было бы… Но мы ещё даже не поженились, о каких детях может идти речь?
– Это ведь просто тема для разговора, – пожала плечами я.
Я не видела, но была уверена в том, что огневолосая по-привычке прикусила свою нижнюю губу.
Мы помолчали ещё немного – я сделала глоток какао – Нат отхлебнула свой чай, разбавленный коньяком – и мы ещё немного помолчали. А потом она вновь заговорила:
– Знаешь, это наша первая настоящая ссора.
– Ты драматизируешь, вы и раньше ссорились, – попыталась улыбнуться я.
– Ну да, – криво ухмыльнулась в ответ рыжеволосая, сделав ещё один глоток из термо-кружки, которую я подарила ей на прошлый День святого Валентина.
Мы тогда обе были без пары, поэтому договорились обменяться символическими подарками. Я подарила ей термокружку – она подарила мне крутую дорожную подушку, которая мне до сих пор так и не понадобилась.
– Вы поэтому и подходите друг другу как никто другой, – заметила я. – Потому что умеете мириться так, как никогда не сможете поссориться.
– Знаешь, то же самое я могу сказать и о вас с Дарианом… – Нат сделала глоток, и я хотела узнать, что именно она имела ввиду, но вместо того, чтобы пояснить свои слова, рыжеволосая резко сменила тему. – Как твоя тётя?
– Жива.
Нат сдвинула брови.
– А ты как?
Я сжала кулак, лежащий на правом колене, на левом удерживая большую железную кружку с горячим какао.
– Я бы всё отдала, чтобы амнезия хватила меня, а не её.
– Знаешь, это ведь может остаться навсегда. Я про амнезию. Она может быть неизлечима.
– Может быть, – прикусила нижнюю губу я.
– Она похожа? – немного помолчав, ещё более глухим голосом поинтересовалась Натаниэль, отчего у меня появилось ощущение, будто она не сидит справа от меня и не проводит указательным пальцем по окуляру телескопа, а стоит где-то в углу чердака и говорит со мной сквозь закрытый руками рот, словно боясь сделать мне больно.
– Точная копия, – уверенно кивнула головой я, хотя в темноте Нат едва ли могла разглядеть этот мой жест. – Она даже почти не постарела. Ей ведь пятьдесят четыре, а выглядит так, будто ей и сорока пяти нет… Будто прошёл какой-то никчёмный год, а не целое десятилетие… Будто вовсе ничего и не было…
– Только ты заметно изменилась, – встряла в мой монолог Нат, тем самым явно попытавшись сбить с меня напряжение.
– Да, мне больше не тринадцать, – с благодарностью вздохнула я. Ещё немного подумав, я вдруг решила добавить. – А ещё у неё теперь есть огромный чёрный ньюфаундленд. Они с мамой всегда любили собак и всегда боялись их заводить. Не умели с ними прощаться, когда приходило время… А я, как сегодня выяснилось, не умею встречаться. Только не с собаками, а с людьми.
– Брось, у тебя всё получится.
– Хотелось бы в это верить.
Прищурившись, я сделала ещё один глоток горячего напитка, желая унять внутреннюю дрожь, никак не связанную с ночной апрельской прохладой. Кажется, после долгой оттепели, связанной с пробуждением Хьюи, я вновь начала замерзать изнутри.
Или я всё-таки не замерзала, а слишком стремительно таяла?..
Да что со мной такое?
Байрон с Нат помирились прежде, чем наступил рассвет. Они будут счастливы не меньше, чем Джек с Евой, только по-другому. Их счастье будет неистовым вулканом, в то время как счастье Джека и Евы будет напоминать собой тихую заводь.
…А что же будет со мной?..
Глава 45.
Арчи, одноклассник Ирмы, к которому она прежде проявляла интерес, резко стал для нас запретной темой. Это было связано с её подругой, Трейси, которую парень неблагоразумно назвал “законченной наркоманкой”. Ирма при всей школе врезала ему между ног, из-за чего Дариана сразу же вызвали к директору на ковёр, но, естественно, вместо него пришлось присутствовать мне.
Что я могла сказать о навыках самообороны Арчи? Только то, что они у него хреновые. Во всяком случае, к моменту, когда я явилась в кабинет директора школы, парень всё ещё не мог сидеть ровно. И всё же характер у него был. Он не ныл и не жаловался, и, возможно, до директорского кабинета дело бы и не дошло, если бы этот момент собственными глазами не лицезрел сам директор, который, произнося словосочетание “удар в пах” морщился так, будто на собственной шкуре ощутил силу этого удара.
