Я отдала деньги Нат, которые она одолжила мне в начале июля, положив их в поздравительный конверт, однако я сомневалась в том, что они ей были особенно необходимы. Что-то мне даже подсказывало, что у Байрона имеется дополнительный источник доходов, о котором я ничего не знаю, так что я не сомневалась в том, что отныне Нат не будет испытывать материальную нужду, какие бы ни были у нее феминистские взгляды на жизнь.
Однако не один Байрон удивил меня этим вечером своими планами относительно личного бизнеса. Хьюи совершенно неожиданно, как для меня, так и для остальных своих родственников, сообщил, что наконец решил, как именно хочет использовать деньги, оставленные ему в наследство от Энтони. Он присмотрел себе в нашем городе “весьма симпатичный двухэтажный домик”, первый этаж которого он планировал оборудовать под кондитерскую лавку, и теперь он просил у отца, чтобы тот помог ему с приобретением недвижимости. Услышав от сына просьбу о помощи в столь серьёзном деле, отец засветился словно лампочка – конечно он поможет своему Хьюи с бумагами, ремонтом и даже с оборудованием лавки (в общем со всем тем, о чём сам Хьюи пока ещё не имел ни малейшего понятия). Я же была в шоке от того, как быстро Хьюи вживался в роль взрослого парня, так резко пропуская стадию взросления. Возможно на его “ускоренное” становление, как мужчины, определённым образом влияли отношения с женщиной, которая пусть и была всего на год старше него, но уже имела ребёнка и соответствующую этой роли “родительскую ответственность”. Иначе я не могла объяснить, как Хьюи так быстро морально взрослел…
Бóльшую часть вечера я провела в компании Робина, Хьюи, Миши, Брэма, Даррена и Паулы. Последние двое, по-видимому почувствовав временную свободу от детей, безостановочно поглощали шампанское и, в итоге, к середине вечера напились достаточно, чтобы преждевременно откланяться, вызвать такси и, откровенно прижимаясь друг к другу, ретироваться с очевидной для всех целью. Оставалось лишь надеяться на то, что мистер и миссис Рассел этим вечером не сделают четвёртого ребёнка, ну или по крайней мере на сей раз они умудрятся обзавестись мальчиком, а не дополнить коллекцию из трёх дочерей-погодок ещё одним экзотическим экземпляром в бантах и юбке.
Когда Миша и Хьюи заговорили о нашем кузене Джеке и его жене Еве, я вспомнила о том, как присутствовала на их свадьбе с Дарианом, и что именно произошло между нами в каюте в ту ночь, после чего машинально выпила залпом свой пятый за день бокал шампанского, напрочь забыв о том, что изначально планировала сдерживать себя от излишнего употребления алкоголя. Что же касается Джека и Евы – они остались рядом с отцом первого, обосновавшись в пригороде Дублина и купив себе очень милый особнячок с достаточно большой прилегающей территорией. Отец Джека до сих пор борется с последствиями столь неожиданного возвращения Изабеллы и её мгновенной потери. В чём-то я с ним солидарна – всё ещё не могу смотреть на маму и не думать о Белле. Неправильно с моей стороны, ведь именно я должна была осознавать, каково это – иметь сестру-близнеца…
Робин, который этим вечером был едва ли не популярнее невесты, так и не смог отделаться от ощущения, будто Хьюи – моё “мужское воплощение”. Что же касается Миши – она была слишком зациклена на Брэме, а Брэм на ней, чтобы они могли замечать на себе украдкие взгляды Роба.
Вечер закончился красочным фейерверком – сюрприз от Джима и Эйприл – после чего жених с невестой покинули гостей, для которых был проплачен ещё час дискотеки. Не пожелав присоединиться к толпе на танцполе, в которой уже вовсю отплясывали мои родители, что повергло меня во второй по счёту за этот вечер шок, мы с Робином сели в его машину (благо он этим вечером не пил), и первыми, если не считать Расселов и Байрона с Нат, покинули замечательно организованное и уже подходящее к завершению торжество.
Сначала на душе было радостно, а потом, когда мы подъехали ближе к Лондону, мне вдруг стало грустно.
Неужели это всё?.. Все разобьются на пары, родят одного-двух-трёх детей и будут жить своими счастливыми семьями, отдельными государствами с собственным правительством… А я так и останусь дрейфующим в бермудском треугольнике островом, хранящим свой суверенитет, не нужный никому, кроме меня.
…Единственное число среди множественных…
…Одна…
Мистер Томпсон затянул с автоматизацией своего онлайн-журнала. Так мне показалось после того, как мне пришлось опубликовать новость о грандиозном открытии салона RioR в Антверпене*, над открытием которого Дариан работал ещё до того, как оплодотворил мою яйцеклетку (*Антверпен – всемирно известный центр огранки алмазов и торговли бриллиантами, один из главных финансовых средоточий Бельгии). Зачем-то прочтя всю статью залпом и просмотрев с десяток фотографий Риордана с мероприятия в честь открытия салона (на одной из них засветилась и Ирма), я отложила свой телефон и закрыла глаза. Теперь между нами точно всё кончено. Он всё-таки не стал меня искать и сейчас отдыхает в Антверпене в компании Ирмы, я же здесь, в Лондоне, сижу в квартире своего друга и трясусь от страха перед тем, что Дариан всё-таки решит настойчиво постучать в эту дверь. Я бы не открыла. А он не постучит. Конец истории. Теперь наверняка.
Поднявшись с дивана, я вышла из квартиры, впервые за эти месяцы без единой ноты страха в своём нутре. Поздоровавшись с мистером Кембербэтчем и поболтав пять минут с миссис Адамс о планируемом озеленении прилегающей к дому территории, я вышла на улицу и уверенным шагом направилась по тротуарной брусчатке в сторону железнодорожной станции.
…До своего города я добралась за полтора часа, а ещё через пятнадцать минут я оказалась у дома, который когда-то снимала напополам с Натаниэль. На мгновение я засомневалась, решив, будто Коко может быть внутри, но, как я и предполагала, она предпочла окончательно перебраться к мистеру Гутману. Да и она сама теперь была миссис Гутман. Множественное число…
После дождливого лета дом, в котором три месяца как никто не жил, заметно отсырел. Найдя на чердаке белые простыни, спрятанные нами с Нат в старый платяной шкаф, я с неприкрытой грустью посмотрела на место, на котором прежде стоял телескоп. Интересно, когда Нат его забрала отсюда?..
Накрыв всю мебель в гостиной, каморке Коко и спальне Нат, я с замиранием сердца зашла в свою комнату. Я не хотела, честно, но сразу же посмотрела на комод, на котором лежало раскрытым то самое зеркало, которое Дариан когда-то привёз мне из Антверпена. “…В нём только ты сможешь увидеть самое красивое из всего, что я видел в этом мире”, – записку с такими словами он приложил тогда к нему. Тогда я подумала, что я не настолько самонадеянна и точно не самовлюблена, чтобы верить в подобные слова, сейчас же я задумалась над тем, что эти слова не описывают во мне ничего из того, что я хотела бы, чтобы во мне ценили.
Закрыв зеркало и положив его в комод, я начала покрывать простынями мебель. Когда мой взгляд зацепился за картину, стоящую на полу и повёрнутую лицевой стороной к стене, я вдруг захотела её ещё раз рассмотреть. Так я провела около двадцати минут напротив портрета своей матери, подаренного мне Олафом Гутманом незадолго до её возвращения. Наконец скрыв его под белым полотнищем, я вышла из дома и, перейдя дорогу, направилась к Амелии.
