Однако бросать свой клуб Робин не собирался. Он буквально разрывался между работой и домом, и если бы не помощь Полины на обеих этих фронтах, он бы, наверное, начал сходить с ума от чувства вины и нагрузки. Да, я смиренно приняла детей, которых ввёл в нашу пару Робин, и я всячески пыталась справиться со столь серьёзной нагрузкой, лишь бы только Робин чувствовал себя более уверенным, что в очередной раз показывало и доказывало силу моих платонических чувств по отношению к своему партнёру, однако его чувство вины неожиданно перекинулось с Флаффи на меня. Для меня же появление этих детей можно было бы назвать удачным и даже выгодным стечением обстоятельств, так как само их существование гарантировало мне долговременное отсутствие разговоров со стороны Робина о заведении наших собственных детей. Более того, я надеялась, что мы не заговорим об этом как минимум до скончания моей жизни, так как мне кажется, что я уверена в том, что не хочу становиться матерью, особенно при помощи суррогатства, особенно после появления Тена и Джоуи… Да, я определённо видела в этом выгоду, но кто мог меня упрекнуть? Никто. И всё бы было вообще замечательно на этом фронте, если бы не то, как себя ощущал Роб. Видя, как я мучаюсь с заменой памперсов или как сползаю по ночам с постели, чтобы принять из его рук одного из детей для кормления, он думал, что превращает мою жизнь в мучения, что, конечно, было недалеко от истины, но он бы от меня это, естественно, никогда не услышал. Однажды он сказал мне, что в любой момент может дать мне развод, если я вдруг решу прекратить муки, на которые он обрёк меня “своими” детьми. Естественно меня это задело, но на словах я оскорбилась даже сильнее, чем это было на самом деле, чтобы он больше не смел даже мысли допустить о том, что я могу бросить “нашу” семью, “наших” детей и “нас”. В общем, слова “мы” и “наше” стали главной тавтологией во всей моей пятиминутной тираде, после которой Робин неожиданно посвежел и стал вести себя со мной более уверенно. То, чего я добивалась, в конечном итоге получилось сделать за какие-то пламенные пять минут, во время которых я не забыла выдать своему слушателю напоминание о том, что на завтра у нас запланирован секс. Если бы я только знала, что подобное может приободрить Робина, толкнула бы речь на пару недель раньше.
Что же касается секса, с ним у нас практически ничего не изменилось. Раньше мы уделяли этому процессу четыре-пять часов в месяц, сейчас же эта цифра незаметно опустилась до двух раз. Однако секс никогда не был для наших отношений в приоритете, так что это отличие в нашей новой семейной жизни заметил только мой женский календарь и никто больше.
И всё же нам было тяжело. И с каждым днём становилось всё тяжелее, и тяжелее. У нас с Робом настолько сбился режим дня, что к началу апреля мы начали спать по пять-шесть часов в сутки, ежедневно урезая привычное время своего сна минимум на два часа. Вскоре мы заметили, что, заботясь о детях, перестали заботиться о собственном здоровье, что особенно остро отразилось на нашем питании. Бывали дни, когда мы всего дважды в сутки уделяли время приёму пищи, а сама еда перестала являться для нас источником наслаждения, неожиданно перейдя в разряд банального топлива. Мы готовили на скорую руку самые незамысловатые и не самые полезные блюда, часто заказывали еду на дом, начали прибегать к разогреву старой пищи…
Наши силы иссякали практически одновременно, но никто из нас всё ещё не начинал жаловаться, хотя мне, наверное, уже и стоило бы начать. Да, мальчики были просто чудесными, они были далеко не самыми шумными детьми в мире, легко засыпали и по ночам не беспокоили нас без лишней надобности, однако, не смотря на всю свою любовь к детям во всём мире в принципе, которая, впрочем, никогда не была у меня ярко выраженной, как, например, это было у Пени, я не могла похвастаться наличием у себя материнского инстинкта. Если быть более конкретной – никакого материнского инстинкта у меня не было и в помине. Я уставала от этих детей, не находила в себе сил поменять промокшие после изнурительной прогулки памперсы, не хотела подниматься с постели, чтобы разогреть остывшую смесь и покормить их ею, после чего мне обязательно приходилось идти в ванную, чтобы поменять свою запачканную в кашу или какашки ночную рубашку… За полтора бессонных месяца своего псевдоматеринства я откровенно устала быть матерью детей, которых даже не рожала, что иногда вызывало во мне прилив агрессии, который я срывала на боксёрской груше, специально для меня подвешенной в углу гостинной тонко чувствующей мой настрой Полиной. Но я не собиралась ни запираться в ванной и рыдать, ни срываться на грубость и тем более на крики во время общения с людьми, и особенно с детьми, ни жаловаться кому бы то ни было, тем более Робину, ни делать ничего из разряда того, что могло бы определить меня, как слабую личность. Я просто продолжала кормить, менять, стирать, не спать, качать и бить-бить-бить свою грушу, пока Робин был в своём клубе, а дети умиротворённо спали в своих колыбельках. Но уже к середине апреля у меня не осталось сил и на грушу.
Я не могла найти в себе сил ни на то, чтобы написать статью для журнала, ни на то, чтобы подстричь себе ногти на ногах. Я просто хотела спать. Всегда. Даже тогда, когда спала. Даже после того, как Робин дал мне возможность беспрерывно проспать целых семь часов. Мне не хватало времени буквально ни на что. И пусть теперь я стала писать одну статью в два раза дольше обычно необходимого мне времени, так как мой вечно сонный мозг тупо отказывался функционировать без очередной дозы кофе, я не собиралась отказываться ни от чего в пользу чего-то одного. Я продолжала тянуть эту лямку и тянула бы до тех пор, пока не сорвала бы себе спину, но мне повезло. Рядом со мной были люди, которые видели и оценивали моё состояние лучше, чем на это была способна я. И пусть я достаточно долго не хотела смиряться с мыслью о том, что в моём доме будет присутствовать посторонний человек, в итоге, после предложения Робина поставить во всех возможных углах нашей квартиры скрытые камеры видеонаблюдения, я согласилась.
Так мы пришли к решению нанять няню.
Глава 51.
Полина предложила сразу три “элитных” варианта, широко известных в светских кругах:
1) Шестидесятилетняя женщина со взглядом растерянного филина, на протяжении всей своей жизни успевшая воспитать с три десятка детей акул британского шоу-бизнеса. Однако я не видела своих детей, насколько я только могла считать их своими, в роли акулят.
2) Пятидесятилетняя женщина с причёской а-ля помпадур, на протяжении пятнадцати лет работавшая на известного на мировой арене политика. Однако она не имела опыта работы с детьми младше двух лет, да и я не могла полагаться на человека, двое из пяти подопечных которого засветились в истории с наркотиками ещё до своего совершеннолетия.
3) Тридцативосьмилетняя датчанка с весьма внушительным послужным списком и не менее внушительной почасовой ставкой, сумма которой составляла оклад обеих вышеназванных нянь. Не настолько я оценивала умение подтирать детские задницы, да и не оценивала задницы конкретно своих детей на сумму, превышающую докторскую зарплату. Тем более я сама когда-то исполняла обязанности наподобие няни, да ещё и в доме миллиардера, и не смотря на то, что мне не приходилось подтирать зад своей подопечной, я пережила на той должности слишком многое, и всё же не зазвездилась настолько, чтобы когда-нибудь позволить себе требовать за подобные услуги больше четверти той зарплаты, которую требовала конкретно эта женщина.
