31 Представители фрейдистской школы настолько убеждены в основополагающей, даже исключительной роли сексуальности в неврозе, что сделали логический вывод и храбро атаковали сексуальную мораль наших дней. Это было, без сомнения, полезно и необходимо: в данной области господствовали и продолжают господствовать идеи, которые, ввиду крайне сложного и запутанного положения дел, носят чересчур недифференцированный характер. Как в раннем Средневековье к финансовой сфере относились с презрением, ибо отсутствовала дифференцированная финансовая мораль, а была лишь мораль массовая, так и сегодня существует лишь общая сексуальная мораль. Девушку с незаконнорожденным ребенком порицают, и никто не спрашивает о том, порядочный она человек или нет. Любая не санкционированная законом форма любви считается аморальной, будь то между достойными людьми или подлецами. Мы по-прежнему настолько загипнотизированы тем, что происходит, что забываем о том, как и с кем это происходит, подобно тому как в Средневековье деньги были не чем иным, как сверкающим золотом, вожделенным и, следовательно, дьявольским.
32 Однако не все так просто. Эрос – фигура сомнительная и всегда останется таковой, что бы ни думали по этому поводу законодатели будущего. С одной стороны, он принадлежит к изначально животной природе человека, которая будет сохраняться до тех пор, пока человек обладает животным телом. С другой стороны, он связан с высшими формами духа, а потому процветает лишь тогда, когда дух и инстинкт пребывают в гармонии. Недостаток одного или другого аспекта приводит к увечью или, по крайней мере, к односторонности, которая легко переходит в патологию. Избыток животного начала искажает цивилизованного человека; избыток цивилизации порождает больных животных. Данная дилемма обнажает безграничную неопределенность, которую Эрос припас для человека. В сущности, Эрос есть сверхчеловеческая сила, которую, как и саму природу, можно подчинить и использовать. Однако триумф над природой дорого обходится. Природа не требует никаких объяснений; она просит лишь о бережном и разумном отношении к себе.
33 «Эрос – великий демон», – говорит Сократу мудрая Диотима. Нам никогда не удастся победить его, а если удастся, то это будет лишь во вред. Эрос не вся наша внутренняя природа, но один из ее важнейших аспектов. Таким образом, сексуальная теория невроза, предложенная Фрейдом, построена на верном принципе. Главный недостаток ее состоит в односторонности и ограниченности; кроме того, она весьма опрометчиво пытается ухватить неуловимый Эрос с помощью грубой сексуальной терминологии. В этом отношении Фрейд является типичным представителем материалистической эпохи
[25], мечтающим решить загадку мироздания в пробирке. С годами Фрейд и сам признал этот недостаток равновесия в своей теории и противопоставил Эросу, который он называл либидо, инстинкт разрушения или смерти
[26]. В одной из работ Фрейда, опубликованных уже после его смерти, сказано:
«После долгих сомнений и колебаний мы решили принять существование лишь двух базовых инстинктов: Эроса и инстинкта разрушения… Цель первого из этих основных инстинктов – формирование и сохранение все возрастающих единств, т. е. объединение; цель второго – напротив, разрыв связей и, следовательно, разрушение… Посему мы называем его также инстинктом смерти»
[27].
34 Я вынужден ограничиться этим беглым упоминанием, не вдаваясь в сомнительную природу данного понятия. Очевидно, что жизнь, как и любой процесс, имеет начало и конец и что всякое начало есть также начало конца. Судя по всему, в данном случае Фрейд имеет в виду, что каждый процесс – явление энергетическое и что всякая энергия может возникать лишь из напряжения противоположностей.
III. Другая точка зрения: воля к власти
35 До сих пор мы рассматривали проблему этой новой психологии преимущественно с точки зрения Фрейда. Несомненно, он показал нам нечто истинное, нечто в высшей степени реальное, чему наша гордость, наше цивилизованное сознание может сказать «нет», хотя что-то другое в нас говорит «да». Многие люди находят данный факт крайне раздражающим; он вызывает у них враждебность или даже страх; как следствие, они не желают признавать конфликт. В самом деле, мысль, что человек обладает теневой стороной, которая состоит не просто из маленьких слабостей и причуд, а из демонического динамизма, пугает. Индивид редко это осознает; ему, как индивиду, кажется невероятным, чтобы он при любых обстоятельствах мог выйти за пределы себя. Но стоит этим безобидным существам сбиться в толпу, как рождается исступленное чудовище; каждый есть лишь крошечная клеточка в теле этого чудовища, а значит, ему приходится сопровождать сего зверя в его кровавых бесчинствах, а то и оказывать ему всяческую помощь. Смутно подозревая об этих мрачных возможностях, человек закрывает глаза на теневую сторону человеческой природы. Он слепо борется против целительной догмы о первородном грехе, хотя она поразительно правдива. Более того, он даже не решается признать конфликт, который столь мучительно ощущает. Неудивительно, что психологическая школа, акцентирующая нашу темную сторону – даже если она предвзята в том или ином отношении – будет неугодной, если не сказать пугающей, ибо она заставляет нас открыто взглянуть в бездонную пропасть данной проблемы. Смутное предчувствие подсказывает нам, что без этой отрицательной стороны мы не можем достичь цельности, что мы обладаем телом, которое, как и все тела, отбрасывает тень, и что если мы отрицаем это тело, то утрачиваем трехмерность и становимся плоскими, нематериальными. Однако это тело – зверь со звериной душой, организм, беспрекословно подчиняющийся инстинкту. Объединиться с этой тенью – значит сказать «да» инстинкту, тому непреодолимому динамизму, который вечно таится на заднем плане. Именно от этого стремится нас спасти аскетическая мораль христианства, рискуя, однако, дезорганизовать животную природу человека на самом глубинном уровне.
36 Прояснил ли кто-либо для себя, каково сказать «да» инстинкту? Именно это желал и проповедовал Ницше, причем со всей свойственной ему серьезностью. С необычайной страстью он принес в жертву себя, всю свою жизнь идее Сверхчеловека, который, подчиняясь инстинкту, выходит за пределы себя. И как же прошла эта жизнь? Так, как сам Ницше пророчил в «Заратустре», в том фатальном падении канатного плясуна, «человека», который не желал быть «превзойденным». Заратустра говорит умирающему канатоходцу: «Твоя душа умрет еще скорее, чем твое тело!» Позже карлик скажет Заратустре: «О Заратустра, ты камень мудрости, ты камень, пущенный пращою, ты сокрушитель звезд! Как высоко вознесся ты, но каждый брошенный камень должен упасть! Приговоренный к самому себе и к побиению себя камнями: о Заратустра, как далеко бросил ты камень, но на тебя упадет он!» Когда же прокричал он над собой свое «Ессе homo!»
[28], было уже слишком поздно, как и тогда, когда это выражение произнесли впервые, и распятие души началось еще до того, как умерло тело.
