Предисловие
В настоящий том (том VIII Psychologische Abhandlungen) я включаю две работы, которые, несмотря на их внешние и внутренние различия, должны находиться рядом, ибо обе посвящены основной теме данной книги, а именно идее Эона (греч. Aion). Если работа моей сотрудницы, доктора Марии-Луизы фон Франц, описывает психологический переход от Античности к христианству посредством анализа «Страстей св. Перпетуи», то мое собственное исследование призвано с помощью христианских, гностических и алхимических символов самости пролить свет на изменение психической ситуации в рамках «христианского эона». С самого начала христианская традиция не только насыщена персидскими и иудейскими представлениями о начале и конце времен, но также изобилует намеками на своего рода энантиодромическую инверсию доминант. Под этим я подразумеваю дилемму Христа и Антихриста. Вероятно, на большинство исторических суждений о времени и его пределах оказали влияние астрологические идеи, о чем свидетельствует Апокалипсис. Таким образом, вполне естественно, что мои размышления вращаются главным образом вокруг символа Рыб, ибо эон Рыб синхронистически сопутствует двухтысячелетнему развитию христианства. Данный период не только явился свидетелем прогрессивной символической амплификации и, следовательно, психологической ассимиляции фигуры Антропоса («Сына Человеческого»), но и принес с собой изменения в человеческой установке, которые уже были предвосхищены в древних текстах ожиданием Антихриста. Поскольку эти тексты относят приход Антихриста к концу времен, можно говорить о «христианском эоне», который, как предполагается, должен завершиться Вторым Пришествием. Судя по всему, подобное ожидание совпадает с астрологическим понятием «платоновского месяца» Рыб.
Мое предложение обсудить данные исторические вопросы обусловлено тем фактом, что архетипический образ целостности, столь часто возникающий в продуктах бессознательного, имеет своих предшественников. Уже очень рано их стали отождествлять с фигурой Христа, как я показал в своей книге «Психология и алхимия» (глава 5). Мои читатели так часто просили меня рассмотреть связи, существующие между традиционной фигурой Христа и естественными символами целостности, что я в конце концов решил взяться за эту задачу. Учитывая особые сложности подобного предприятия, такое решение далось мне нелегко, ибо, чтобы преодолеть все препятствия и избежать возможных ошибок, требуются знания и осторожность, которыми, к сожалению, я обладаю лишь в ограниченной степени. Я более или менее уверен в своем анализе эмпирического материала, но в полной мере осознаю тот риск, которому подвергаюсь, привлекая в свои рассуждения свидетельства истории. Полагаю, я также сознаю ответственность, которую беру на себя, когда, продолжая исторический процесс ассимиляции, добавляю к многочисленным символическим амплификациям фигуры Христа еще одну, психологическую, или даже свожу символ Христа к психологическому образу целостности. Однако мой читатель не должен забывать, что я пишу не тенденциозный трактат: скорее, я рассматриваю то, как некоторые вещи могут быть осмыслены с точки зрения нашего современного сознания, – вещи, понять которые, как мне кажется, крайне важно и которым явно грозит опасность сгинуть во мраке непонимания и забвения; вещи, которые помогли бы нам в значительной степени излечиться от философской дезориентации, пролив свет на психический фон и потайные уголки души. Суть этой книги складывалась постепенно, в течение многих лет, в ходе бесчисленных бесед с людьми всех возрастов, профессий и слоев общества; с людьми, которые в условиях нашего смятенного и лишенного корней общества вполне могли утратить всякую связь со смыслом европейской культуры и впасть в состояние внушаемости, каковое есть главный повод и причина утопических массовых психозов нашего времени.
Я пишу не как прозелит, но как врач, с присущим врачу чувством ответственности. Не пишу я и как ученый; в противном случае я благоразумно забаррикадировался бы за безопасной стеной своей специализации и, в силу своих недостаточных познаний в истории, не подвергал бы себя нападкам критиков, рискуя запятнать свою научную репутацию. Насколько мне это позволили мои силы, ограниченные преклонным возрастом и болезнью, я приложил все старания, дабы подкрепить свои материалы и выводы как можно более надежными документальными источниками.
I. Эго
1 В ходе исследования психологии бессознательного я столкнулся с фактами, потребовавшими формулирования новых понятий. Одно из таких понятий – самость. Данная структура отнюдь не призвана занять место другого комплекса, известного под названием эго, но включает его в себя как понятие супраординатное. Под эго мы понимаем комплексный фактор, с которым соотносятся все сознательные содержания и который образует центр поля сознания. Поскольку последнее вмещает в себя эмпирическую личность, эго выступает субъектом всех личностных актов сознания. Связь некоего психического содержания с эго образует критерий его осознанности, ибо ни одно такое содержание не может стать осознанным, пока не будет представлено субъекту.
2 Вышеприведенное определение позволяет описать и определить охват субъекта. Теоретически поле сознания не может быть ограничено теми или иными рамками, ибо способно к неограниченному расширению. С эмпирической точки зрения, однако, оно всегда обнаруживает некий предел, когда сталкивается с неизвестным. Неизвестное состоит из всего непознанного и, следовательно, не связанного с эго как центром поля сознания. Неизвестное распадается на две группы объектов: те, что находятся вовне и могут быть восприняты органами чувств, и те, что находятся внутри и переживаются непосредственно. Первая группа включает неизвестное во внешнем мире, вторая – неизвестное в мире внутреннем. Последнее мы называем бессознательным.
3 Как специфическое содержание сознания эго представляет собой не простой или элементарный, но комплексный фактор, который как таковой не поддается исчерпывающему описанию. Опыт показывает, что он зиждется на двух, внешне различных базисах: соматическом и психическом. Соматическая основа выводится из целокупности эндосоматических ощущений, которые, в свою очередь, уже обладают психической природой и ассоциированы с эго, а значит, являются сознательными. Эндосоматические ощущения генерируют эндосоматические раздражители, из которых лишь немногие способны преодолеть порог сознания. Значительная часть этих раздражителей действует на бессознательном уровне, то есть сублиминально. Сама по себе сублиминальность (подпороговость) не обязательно означает, что они носят исключительно физиологический характер; в этом плане они не отличаются от любого психического содержания. Иногда они преодолевают порог и поддаются непосредственному восприятию. Однако бóльшая часть этих эндосоматических раздражителей, без сомнения, не может быть осознана и настолько элементарна, что нет никаких оснований наделять их психической природой – если, конечно, не разделять философскую точку зрения, согласно которой все жизненные процессы так или иначе являются психическими. Главный аргумент против данной едва ли доказуемой гипотезы заключается в том, что она предполагает неограниченное расширение понятия психики, а также интерпретирует жизненный процесс с позиций, должным образом не подкрепленных фактами. Чересчур широкие концепции обычно оказываются непригодными, ибо слишком расплывчаты и туманны. По этой причине я предложил использовать термин «психический» только в тех случаях, когда очевидно присутствие воли, способной модифицировать рефлексы или инстинктивные процессы. Здесь я вынужден отослать читателя к моей работе «О природе психе»
[1], где дефиниция «психического» обсуждается более подробно.
