61 Казалось бы, любой наукой можно заниматься, используя один лишь интеллект, кроме психологии, предмет которой – психика – обладает более чем двумя аспектами, опосредуемыми чувственным восприятием и мышлением. Функция оценки – чувство – является неотъемлемой составляющей нашей сознательной ориентации и обязана наличествовать в психологическом суждении; в противном случае модель реального процесса, которую мы пытаемся построить, будет неполной. Любому психическому процессу присуще некое ценностное качество, а именно его чувственный тон. Этот тон показывает степень аффектированности субъекта данным процессом, т. е. насколько он для него значим (при условии, что этот процесс вообще достигает сознания). Именно через «аффект» субъект становится сопричастным реальности и начинает ощущать ее вес. Разница приблизительно соответствует разнице между тяжелой болезнью, о которой написано в учебнике, и настоящей болезнью, которой страдает пациент. В психологии человек не обладает ничем, пока не испытает это в реальности. Следовательно, интеллектуального понимания явно недостаточно, ибо в этом случае человек знает только слова, но не суть вещи изнутри.
62 Бессознательного боится гораздо больше людей, чем можно ожидать. Они боятся даже собственной тени. Когда же дело доходит до анимы и анимуса, этот страх превращается в панику. Сизигия в самом деле репрезентирует психические содержания, которые врываются в сознание при психозе (явственнее всего при параноидных формах шизофрении)
[24]. Преодоление такого страха зачастую означает величайшее моральное достижение, и все же это не единственное условие, которое должно быть выполнено на пути к настоящему переживанию самости.
63 Тень, сизигия и самость суть психические факторы, адекватное представление о которых можно составить лишь на основе более или менее всеобъемлющего их переживания. Поскольку эти понятия возникают из переживания реальности, они могут быть прояснены только дальнейшим опытом. Философы найдут в них массу поводов для возражений, если, конечно, не начнут с признания того, что речь идет о фактах и что «понятие» есть всего-навсего краткое описание или определение этих фактов. Подобная критика способна повлиять на объект не больше, чем рассуждения зоологов – на утконоса. Важно не само понятие; понятие есть всего лишь слово, фишка, и имеет определенное значение и применение только потому, что обозначает некую совокупность переживаний. К несчастью, я не в состоянии передать этот опыт моим читателям. В многочисленных публикациях я старался, с помощью клинического материала, обрисовать не только природу этих переживаний, но и метод их получения. Везде, где мои методы применялись по-настоящему, приведенные мной факты подтверждались. Спутники Юпитера можно было увидеть и во времена Галилея, если бы только кто-нибудь взял на себя труд воспользоваться его телескопом.
64 За пределами более узкой сферы профессиональной психологии эти фигуры находят понимание у всех, кто обладает хоть какими-то познаниями в области сравнительной мифологии. Они без труда узнают в тени враждебного представителя темного хтонического мира – фигуру, чьи характерные черты универсальны. Сизигия доступна непосредственному восприятию как психический прототип всех божественных пар. Наконец самость, в силу своих эмпирических особенностей, оказывается eidos, лежащим в основе важнейших идей единства и целокупности, присущих всем монотеистическим и монистическим системам.
65 Я считаю эти параллели крайне важными, ибо с их помощью возможно соотнести так называемые метафизические понятия, утратившие ключевую связь с естественным опытом, с живыми, универсальными психическими процессами, дабы они могли вернуть себе свое истинное первоначальное значение. Тем самым восстанавливается связь между эго и проецируемыми содержаниями, ныне формулируемыми как «метафизические» идеи. К сожалению, как уже говорилось, сам факт существования метафизических идей и вера в них отнюдь не доказывают действительного существования их содержания или объекта, с которым они соотносятся, хотя совпадение идеи с реальностью в форме особого психического состояния, состояния благодати, не следует считать невозможным, даже если субъект неспособен вызвать его волевым усилием. Как только метафизические идеи утратили способность вызывать в памяти первоначальный опыт, они не просто стали бесполезны, но и оказались настоящим препятствием на пути к дальнейшему развитию. Человек цепляется за то, что когда-то означало богатство; чем бесполезнее, непонятнее и безжизненнее оно становится, тем упрямее цепляются за него люди. (Естественно, они держатся только за стерильные идеи; живые идеи достаточно содержательны и богаты, а потому держаться за них не обязательно.) Так, с течением времени нечто, полное смысла, превращается в бессмыслицу. Такова, к несчастью, судьба всех метафизических идей.
66 Вопрос о том, что же могут означать подобные идеи, волнует сегодня многих. Мир, хотя он еще не полностью отвернулся от традиции, давно уже не жаждет услышать «откровение»: он предпочел бы услышать, чтó это откровение значит. Слова, звучащие с кафедр проповедников, непонятны и требуют объяснения. Как смерть Христа принесла нам спасение, если никто не чувствует себя спасенным? Каким образом Иисус может быть Богочеловеком и что из себя представляет такое существо? Что такое Троица, непорочное зачатие, причащение и все прочее? Какова связь между миром подобных понятий и миром повседневным, чью материальную реальность изучают самые разнообразные естественные науки? По меньшей мере шестнадцать часов из двадцати четырех мы живем в этом повседневном мире, а оставшиеся восемь предпочитаем проводить в бессознательном состоянии. Где и когда происходит нечто такое, что может хоть отдаленно напомнить нам о таких явлениях, как ангелы, манна небесная, благословения, воскрешение мертвых и т. д.? Весьма удивительным открытием было обнаружить, что во время бессознательного состояния сна наблюдаются так называемые «сновидения», которые иногда содержат сцены, имеющие отнюдь не незначительное сходство с мифологическими мотивами. Мифы суть рассказы о чудесах и повествуют обо всех тех вещах, которые очень часто выступают объектами веры.
67 В повседневном мире сознания эти вещи едва ли существуют; иными словами, до 1933 года разве что лунатиков считали одержимыми живыми фрагментами мифологии. Позже мир героев и чудовищ распространился, словно опустошительный пожар, на целые народы и доказал, что странный мир мифов отнюдь не утратил жизнеспособность за несколько столетий рационализма и просвещения. Если метафизические идеи больше не оказывают столь зачаровывающего действия, как раньше, то это объясняется отнюдь не недостатком примитивности в европейской психике, но исключительно тем фактом, что прежние символы больше не выражают то, что отныне поднимается из бессознательного как конечный результат многовекового развития христианского сознания. Этот конечный результат – antimimon pneuma, вероломный дух высокомерия, истерии, преступной аморальности и доктринерского фанатизма, проповедник ложных духовных ценностей, псевдоискусства, невнятных философских потуг и утопической чуши, пригодных разве что для скармливания нынешнему массовому потребителю. Именно так выглядит постхристианский дух.
