Это не так. Он будет оставаться в великом море четыреста лет и еще восемьдесят лет – в поднимающемся дыме детей Корея
[251], и еще восемьдесят лет – под вратами Рима; остальное же время он будет скитаться по великим городам, пока не настанет конец времен
[252].
168 В этой истории говорится о Мессии, который, хотя и родился в Вифлееме, перенесен божественным вмешательством в потусторонний мир (море = бессознательное). С самого детства он находится под такой угрозой, что едва способен выжить. Легенда свидетельствует о необычайной слабости мессианского элемента в иудаизме и опасностях, поджидающих его, что объясняет отсрочку прихода Мессии. Он остается скрытым 560 лет, и лишь по прошествии этого времени начинается его миссионерство. Данная интерлюдия не так далека от 530 лет, упомянутых в талмудическом пророчестве (см. абз. 133), чтобы мы не могли их сравнить, при условии, разумеется, что мы полагаем эту легенду относящейся к Христу. В бескрайнем море иудейских воззрений взаимные контакты такого рода весьма вероятны. Так, смертельная угроза для Мессии и его насильственная смерть представляют собой мотив, повторяющийся и в других источниках. Более поздняя, преимущественно каббалистическая традиция повествует о двух Мессиях – Мессии бен-Иосифе и Мессии бен-Давиде. Их сравнивают с Моисеем и Аароном, а также с двумя сернами на основании Песни Песней Соломона, 4:5: «Два сосца твои – как двойни молодой серны»
[253]. Мессия бен-Иосиф, согласно Второзаконию (33:17) – «первородный телец», а Мессия бен-Давид едет верхом на осле
[254]. Мессия бен-Иосиф – первый, Мессия бен-Давид – второй
[255]. Мессия бен-Иосиф должен умереть, дабы «кровью своей искупить детей Яхве»
[256]. Он падет в битве против Гога и Магога, и Армилус убьет его. Армилус – анти-Мессия, которого Сатана породил из куска мрамора
[257]. Он, в свою очередь, будет убит Мессией бен-Давидом. После этого бен-Давид спустит с небес новый Иерусалим и вернет к жизни бен-Иосифа
[258]. В более поздней традиции бен-Иосиф играет странную роль. Табари, комментатор Корана, упоминает, что Антихрист станет царем иудеев
[259], а в «Mashmi’a Yeshu’ah» Абарбанеля Мессия бен-Иосиф и есть Антихрист. Таким образом, он не только характеризуется как страдающий Мессия в противоположность Мессии-победителю, но и мыслится как его антагонист
[260].
169 Как показывают эти традиции, упомянутая выше слабость мессианского элемента состоит в расколе, который в итоге превращается в полную поляризованность. Данная тенденция предвосхищена в персидской религиозной литературе, в дохристианской идее энантиодромии великих временных периодов и уменьшения благости. В «Бахман-яште» четвертый, железный век характеризуется «злым владычеством демонов с растрепанными волосами из расы Гнева»
[261]. С другой стороны, расщепление Мессии на два есть выражение внутреннего беспокойства касательно характера Яхве, чьи несправедливость и ненадежность должны были шокировать всякого мыслящего верующего со времен Иова
[262]. Иов формулирует вопрос весьма недвусмысленным образом, и христианство дает на него равно недвусмысленный ответ. Иудейский мистицизм, напротив, пошел другим путем – его постулаты и рассуждения парят над глубинами, которые так старались скрыть христианские мыслители. Я не хотел бы обсуждать здесь эту тему подробно, однако приведу в качестве примера историю, рассказанную Ибн Эзрой. В Испании, повествует он, жил некий великий мудрец, который якобы не мог прочитать восемьдесят девятый псалом, ибо он навевал на него бесконечную печаль. Речь идет о следующих стихах:
«…Милости же Моей не отниму от него,
и не изменю истины Моей.
Не нарушу завета Моего,
и не переменю того, что вышло из уст Моих.
Однажды Я поклялся святостью Моею:
солгу ли Давиду? Семя его пребудет вечно,
и престол его, как солнце, предо Мною,
Вовек будет тверд, как луна,
и верный свидетель на небесах».
Но ныне Ты отринул и презрел,
прогневался на помазанника Твоего.
Пренебрег завет с рабом Твоим,
поверг на землю венец его.
Разрушил все ограды его,
превратил в развалины крепости его
[263].
170 Эта та же проблема, что и в книге Иова. Как высшая ценность и главная доминанта в психической иерархии, образ Бога непосредственно соотносится с самостью или идентичен ей, и все, что происходит с образом Бога, оказывает на нее влияние. Любая неуверенность относительно образа Бога вызывает глубокое беспокойство в самости, в результате чего вопрос, в силу своей болезненности, обычно игнорируется. Однако это вовсе не означает, что он остается без ответа в бессознательном. Более того, на него отвечают такие взгляды и убеждения, как материализм, атеизм и аналогичные субституты, распространяющиеся подобно эпидемиям. Они возникают там, где человек тщетно ждет ответа. Суррогатный продукт вытесняет вопрос в бессознательное и нарушает непрерывность исторической традиции – характерный признак цивилизации. Результат – путаница и смятение. Христианство настаивало на благости Бога как любящего Отца и сделало все возможное, чтобы лишить зло существования. Раннехристианское пророчество касательно Антихриста, а также определенные идеи поздней иудейской теологии могли бы подсказать нам, что христианское решение проблемы Иова забывает упомянуть королларий, о зловещей реальности которого наглядно свидетельствует расщепление нашего мира: за разрушением образа Бога следует уничтожение человеческой личности. Материалистический атеизм с его утопическими химерами образует религию всех тех рационалистических движений, которые делегируют свободу личности массам и тем самым ликвидируют ее. Сторонники христианства тратят силы на простое сохранение того, что снизошло к ним, даже не думая о том, чтобы соорудить пристройку к своему дому и сделать его просторнее. В долгосрочной перспективе стагнация в таких делах грозит летальным исходом.
