171 Как (весьма правдоподобно) предположил Буссе, двойственность апокалиптического Христа есть следствие иудейско-гностических воззрений, отзвук которых слышен в упомянутых выше традициях. Выраженная озабоченность гностиков проблемой зла разительно контрастирует с категорическим отказом его признавать со стороны Отцов Церкви и показывает нам, что данный вопрос вышел на первый план уже в начале III века. В данной связи мы можем вспомнить идею, озвученную Валентином
[264]: Христос был «порожден с какою-то тенью», но затем «отсек от себя эту тень»
[265]. Валентин жил приблизительно в первой половине II в. н. э., а Апокалипсис, вероятно, был составлен около 90 г. н. э., при императоре Домициане. Подобно другим гностикам, Валентин в своем мышлении вывел Евангелия на новый уровень; по этой причине мне отнюдь не кажется невозможным, что под «тенью» он подразумевал яхвистический закон, при котором родился Христос. К таким взглядам его вполне могли подтолкнуть Апокалипсис и другие места в Новом Завете, не говоря уже о более или менее современных ему представлениях о демиурге и первой осмерице, состоящей из света и тени
[266]. Не установлено, носили ли сомнения Оригена касательно окончательной судьбы дьявола новаторский характер
[267]; в любом случае они доказывают, что возможность воссоединения дьявола с Богом стала предметом обсуждения уже очень рано. Так и должно было быть, если христианская философия не хотела прийти к выраженному дуализму. Не следует забывать, что теория privatio boni не исключает вечности ада и осуждения на вечные муки. Человечность Бога также есть выражение дуализма, как показывают споры между монофизитами и диофизитами в ранней Церкви. Помимо религиозной значимости решения в пользу полного объединения двух природ, я бы хотел вскользь упомянуть следующий примечательный психологический аспект монофизитской догмы: говоря психологическим языком, если Христос как человек соответствует эго, а как Бог – самости, то он является одновременно и эго, и самостью, частью и целым. Эмпирически сознание никогда не сможет постичь целое, но, вероятно, целое бессознательно присутствует в эго. Это эквивалентно наивысшему возможному состоянию
(полноты или совершенства).
172 Я столь подробно остановился на дуалистических аспектах фигуры Христа, поскольку он, через символику рыбы, был ассимилирован в мир идей, которые кажутся весьма далекими от Евангелий, – мира языческого происхождения, до такой степени насыщенного астрологическими верованиями, которую сегодня мы не в состоянии даже представить. Христос родился в начале эона Рыб. Отнюдь не исключено, что некоторые образованные христиане знали о coniunctio maxima Юпитера и Сатурна в знаке Рыб в 7 году до н. э. – ведь были же, согласно Евангелиям, образованные халдеи, которые в самом деле нашли место рождения Христа. Однако Рыбы представляют собой двойной знак.
173 В полночь накануне Рождества, когда (по старому летоисчислению) солнце вступает в знак Козерога, Дева восходит на восточном горизонте; вскоре за ней следует Змей, который держит Офиух, «Змееносец». Данное астрологическое совпадение видится мне весьма достойным упоминания, равно как и представление о том, что две рыбы олицетворяют мать и сына. Последняя идея имеет особое значение: отношение «мать – сын» предполагает, что две рыбы изначально были одной. В самом деле, вавилонская и индийская астрология знает лишь одну рыбу
[268]. Позднее эта мать, очевидно, родила сына, который, как и она, был рыбой. То же произошло с финикийской Деркето-Атаргатис, которая, будучи наполовину рыбой, родила сына по имени Ихтис. Возможно, «знамение Ионы пророка»
[269] восходит к более древней традиции о героическом плавании по ночному морю и победе над смертью. Герой был проглочен рыбой («китом-драконом»), а затем возродился
[270]. Искупительное имя Йехошуа
[271] (Иегошуа, Иешуа, Иисус, греч. Iesous) связано с рыбой: Йехошуа (Йуша) – сын Нуна, а Нун означает «рыба». Йуша ибн Нун (Йехошуа бин-Нун) из легенды о Хидре связан с рыбой, которая предназначалась в пищу, но была оживлена каплей воды из источника жизни
[272].
174 Мифологические Великие Матери обычно опасны для своих сыновей. Джеремиас упоминает изображение рыб на светильнике эпохи раннего христианства, где одна рыба поедает другую
[273]. Название самой яркой звезды созвездия Южной Рыбы – Фомальгаут, «рыбий рот» – можно истолковать в этом смысле подобно тому, как в символике рыбы всевозможные формы поглощающей concupiscentia приписываются рыбам, считающимся «амбициозными, сладострастными, прожорливыми, развратными» – короче говоря, эмблемой мирского тщеславия и земных наслаждений («voluptas terrena»)
[274]. Этими дурными свойствами они прежде всего обязаны связи с богиней материнства и любви Иштар, Астартой, Атаргатис или Афродитой. Как планета Венера она проходит «exaltatio» в зодиакальном знаке Рыб. Таким образом, и в астрологической традиции, и в истории символов рыбы всегда отличались этими позорными качествами
[275], но, с другой стороны, претендовали на особое, более высокое значение. Такие притязания, по крайней мере в астрологии, основаны на том факте, что любой человек, родившийся под знаком Рыб, может стать рыбаком или мореплавателем и в этом качестве ловить рыбу или властвовать над морем. Последнее есть эхо первобытного тотемистического тождества охотника и его добычи. Вавилонский культурный герой Оаннес сам был рыбой, а христианский Ихтис – «ловец человеков» par excellence. В символическом смысле он – крючок или приманка на удочке Бога, с помощью которой он вылавливает Левиафана, то есть смерть или дьявола
[276]. В иудейской традиции Левиафан – своего рода евхаристическая пища, уготованная для праведных в Раю. После смерти они облачаются в костюмы рыб
[277]. Христос не только рыболов, но и рыба, поедаемая «евхаристически»
[278]. Августин говорит в своей «Исповеди»: «[земля] вкушает рыбу, поднятую из глубин на трапезу, которую “приготовил Ты пред лицом верующих”; она была поднята из глубин, чтобы напитать сухую землю»
[279]. Святой Августин имеет в виду рыбную трапезу учеников в Эммаусе (Лк., 24:43). В легенде о Товии мы встречаем «исцеляющую рыбу»: ангел Рафаил помогает ему поймать рыбу, которая вот-вот готова поглотить его, и показывает, как сделать из сердца и печени рыбы волшебный «дым», защищающий от злых духов, а также излечить ее желчью слепоту отца (Книга Товита, 6:1 и далее).
