«Наука», которой Маркс был привержен, включала «критику» в качестве центрального элемента. Предполагалось, что эта критика должна быть научной. В то время как Маркс и Энгельс не видели никакого напряжения между наукой и критикой, западная, по большей части англоязычная, академическая рецепция Маркса после 1968 года проводила различие между «критическим» и «научным» марксизмом
120. Оставив в стороне генеалогию и достоинства такого различения, идеальные типы Голднера очевидно передали различия в когнитивных стилях и стратегиях в симпатизирующей марксизму академии того времени. Однако этот подход и дал «критике» более узкое значение, чем у нее было ранее. «Два марксизма» Голднера составляют лишь один из аспектов критической традиции, но не ее саму
121.
ХХ век едва ли дожил до стандартов, заданных Иммануилом Кантом и многими другими в век Просвещения, буквально «истинную [eigentliche] эпоху критики». Скорее место критики в современной социальной теории легче понять через отсылку к оригинальному месту и авторам критической теории: к маленькой группе блестящих немецко-еврейских изгнанников, которые жили в Нью-Йорке в конце 1930‐х годов.
Основа критической теории
Как идея критическая теория возникла в 1937 году благодаря директору Франкфуртского института социальных исследований в изгнании, Максу Хоркхаймеру, который писал в Нью-Йорке для публикуемого в Париже немецкоязычного журнала Института. Ему помогал его партнер Герберт Маркузе
122. Термин «критическая теория» означал философски-самоочевидную, рефлексивную концепцию «диалектической критики политической экономии»
123. Ключевое понятие круга Хоркхаймера, позже получившего известность как Франкфуртская школа, «критическая теория», заменило «материализм». Наиболее интеллектуально близкий коллега Хоркхаймера, Теодор Адорно, гораздо позже напишет, что смена выражения «вряд ли хотела сделать материализм приемлемым; она стремилась прийти в рамках материалистической установки к теоретическому самосознанию»
124. Возможно, это действительно так, потому что позиция Хоркхаймера по отношению к реальному буржуазному миру была более непримиримой в 1937 году, чем это было в 1932‐м, когда он впервые стал директором Института и редактором.
Вместе с тем Хоркхаймер всегда был умелым и осторожным управленцем. С самого начала критическая теория была кодексом, а не критикой «диалектического материализма». В таком качестве она имела специальную, хотя и не беспроблемную связь с пролетариатом и явно утверждала примат экономики
125. Спустя сорок лет Герберт Маркузе, который в 1930‐е годы был одной из восходящих звезд Института, будет утверждать, что «до самого конца, сама марксистская теория был интегрирующей силой»
126.
Критическая теория – в противоположность «традиционной теории», впервые изложенной в декартовских «Размышлениях о методе» (1637) и воплощенной в «специальных дисциплинах [Fachwissenschaften]» – в первую очередь отвергала интеллектуальное разделение труда, а вместе с ним – все существовавшие теоретические концепции как в социальных, так и в естественных науках, будь они эмпирические или неэмпирические. «Предмет этой человеческой установки [menschliches Verhalten], – писал Хоркхаймер, – общество». Призвание критического теоретика – это «…борьба, к которой принадлежит его мышление». Критическая теория – это «одно экзистенциально продуманное суждение»
127. Отрицая роль в существующем разделении труда, критические теоретики не стояли вне или над классами. Между ними и «правящим классом» было «динамическое единство», хотя это единство и «существует только в форме конфликта». Через взаимодействие между теоретиком и правящим классом процесс социального изменения может быть ускорен. Задача критической теории – внести вклад «в трансформацию всего социального», что случится только в результате еще более острых социальных конфликтов. Теория, следовательно, не предлагает ни краткосрочного улучшения, ни последовательного материального усовершенствования. Тем не менее критическая теория – это теория, определяемая формальной концептуализацией, дедуктивной логикой и экспериментальными отсылками. Частные ее части также могут существовать в «традиционных» модусах мысли, то есть в обычном научном анализе. Это не враждебно и не безынтересно для эмпирических исследований
128.
Ядро критической теории – это марксистское понятие обмена, из которого развилось «реальное, всемирно-охватывающее капиталистическое общество» в Европе
129. Критическая теория «во многих местах» редуцируется до экономизма, но это не значит, что она понимается слишком узко. Процесс социального формирования [Vergesellschaftung], если он имеет место, необходимо изучать и анализировать не только в узких экономических терминах, но также с опорой на функционирование государства и развитие «необходимых моментов реальной демократии и ассоциации»
130. «Было бы неверно, – пишет Маркузе, – растворять экономическое понятия в философских. Скорее наоборот… релевантные философские предметы следует выводить из экономического контекста»
131.
