Французская социология преимущественно осталась «левоцентристсткой», даже несмотря на то что медиа и наиболее важные интеллектуальные платформы в Париже резко сместились вправо
313. В 1990‐х годах наиболее значительный вклад в теорию внес Пьер Бурдьё. Находившийся в центре внимания в период расцвета марксистов с рю д’Ульм, Бурдьё завоевал репутацию высококлассного социального исследователя до того, как стал интеллектуальным представителем антикапиталистических левых не только во Франции, но и в целом в Европе. Он резко выступал против капиталистической «мировой нищеты» – даже несмотря на то что не верил в перспективу в отношении социализма. Впрочем, существующий порядок он тоже не поддерживал
314.
Со времен амбициозного, но обреченного на неудачу предложения шведских союзов синих воротничков, которых некоторое время поддерживала Шведская социал-демократическая партия, о создании фонда заработной платы в мире появилось не так много радикальных социал-демократических проектов. Больше всего огорчает отсутствие каких-либо серьезных социал-демократических инициатив в Восточной Европе. Вместо этого бразильско-американский философ права Роберто Мангабейра Унгер написал «Что могли бы предложить левые?» – по сути, ответ на этот самый вопрос. Его призывы к мелкобуржуазному стремлению к «состоянию скромного благополучия и независимости» и к «универсальному желанию» «национального суверенитета» могут звучать робко. Но потенциально эти предложения институциональных изменений могут иметь большие перспективы. Их приводят в движение пять «институциональных идей»: большие сбережения домохозяйств и налогообложение как основа национальной независимости; социальная политика, основанная на наделении полномочиями и личных способностях; демократизация рыночной экономики и достижение «восходящей тенденции по возвращению к труду»; универсальная ответственность для работ по обеспечению ухода; и «высокоэнергичная демократическая политика»
315.
Всемирные социальные форумы, одни из наиболее важных и вдохновляющих движений в левой политике в новом тысячелетии, до настоящего момента породили сравнительно мало социальной теории; португальский правовед Боавентура ди Соуза Сантуш, тем не менее, внес весомый вклад в попытку проанализировать и интерпретировать это комплексное и гетерогенное движение
316. В то же самое время тематика неравенства и условий труда при капитализме, которая долгое время была главной для левых, также подверглась радикальному теоретизированию вне рамок левой мысли. Контрастирующие подходы Ричарда Сеннета, высоколитературные и описательные, и Чарльза Тилли, всегда строго систематичные, представляют собой два важных кейса
317. Радикальная социальная теория остается большим домом с множеством дверей.
Марксология и научный марксизм
Северо-восточный квадрат, показанный на рис. 3.1, не обязательно пустой. Логически возможно, сегодня более чем когда-либо, воздерживаться от любых антикапиталистических практик или идеологических позиций, в то же самое время находя Маркса проницательным и интеллектуально стимулирующим аналитиком капитализма. Согласно Буравому и Райту, такая позиция не обязательно неполноценна, цинична или пессимистична
318. Принимая во внимание нормальную культурно-политическую ангажированность социальной науки, нам следует ожидать, что в этой дисциплине будет очень мало специалистов. Наиболее яркий современный пример этой позиции – это индо-британский экономист Мегхнад Десаи, назначенный Тони Блэром в Палату лордов. Опираясь на ее библиотеку, он написал вдохновенный отчет о динамике капитализма, в которой Маркс жмет руку Хайеку. Книга «Возмездие Маркса» (2002) – это реабилитация Маркса как социального исследователя капиталистической политэкономии, первоначально вдохновленная работами Ленина и классических марксистских экономистов, которая одновременно занимает агностическую позицию в отношении того, возможен ли какой-либо посткапиталистический социальный порядок. Сюда же мы можем поместить историографию британского академического марксизма.
Последние годы ХХ века породили два замечательных прочтения Маркса: «Призраки Маркса» Жака Деррида (1993) и «Постмодернистский Маркс» (1998) Террелла Карвера. Деррида и Карвер видят Марксов во множественном числе; оба подчеркивают в симпатизирующей, но критичной манере политическую значимость Маркса, но только в качестве исторической фигуры, в отрыве от марксизма или любых современных движений. Деррида поместил свое творение деконструкции «в традицию известного марксизма, в известный дух марксизма», освещая свое прочтение литературной пиротехникой
319. Постмодернизм Карвера был «умеренным» и не вступал в противоречие с современностью и Просвещением. Более всего он проявлял себя в перцептивном анализе языка Маркса и стратегий письма в разных текстах
320.
Постмарксизм
Термин «постмарксизм» здесь употребляется в широком смысле в отношении писателей с эксплицитно марксистским бэкграундом, недавние работы которых вышли за пределы марксистской проблематики и которые публично не афишируют приверженность марксизму. Постмарксизм не эквивалентен эксмарксизму. Он также не включает осуждение или предательство; развитие и новые желания – да, возможно, даже развод, но только на дружеских условиях. Границы между пост- и неомарксизмом размылись в последнее время, и некоторые важные авторы – к примеру, Этьен Балибар – могут легко быть отнесены к обоим направлениям. Здесь мы не приводим никакой критической оценки принадлежности к этим группам; тем не менее термин «неомарксизм» будет использоваться только для теоретических проектов, которые одновременно обозначают значимое отхождение от классического марксизма и сохраняют ему открытую приверженность.
