В коридоре Юрий подхватил Надежду на руки, прижал к себе, закружил…
— Я соскучился! — признался он.
Некоторое время простояли в коридоре, не в силах оторваться друг от друга.
— Ну, пойдем на прогулку, а то не отпущу.
— Пойдем.
— Давай прокатимся сегодня на кораблике по Босфору? — предложил он.
— Давай! — восторженно согласилась она.
* * *
На верхней палубе прогулочного катера еще оставались свободные места, и они направились туда. Юрий немного отстал, Надежда забеспокоилась. Вернулась и увидела его, разговаривающего с официантом бортового кафе. Но он быстро догнал любимую, и они вместе нашли удобное для созерцания окрестностей место — за столиком у правого борта. Судно еще не отчалило от берега, когда к ним подскочил широко улыбающийся официант с пышным букетом алых роз.
— Пожялуйста, — сказал он, отдавая Юрию букет.
— Спасибо! — полковник взял цветы и протянул Надежде. — Это тебе, радость моя!
— Ой!.. А что за… торжественность такая? — спросила она, бережно держа букет перед собой.
— Торжественность?.. — Юрий посмотрел на нее как-то загадочно… или ей только показалось?
Надежда уже успела больно уколоть палец, когда снова подбежал молодой человек, забрал из ее рук цветы, аккуратно развернул длинные концы и погрузил в керамическую вазу с водой, не нарушив при этом оформления букета. Еще минут через пять на их столике стояла бутылка шампанского, красовалась тарелочка с ярко-алой клубникой и сверкали на солнце два хрустальных бокала. Официант мастерски открыл бутылку и разлил пенящийся напиток.
— Пожялуйста, — улыбнулся он и удалился.
«Что бы это значило?» — недоумевала Надежда.
Судно отошло от берега и отправилось в прогулочный рейс по Босфору.
— Давай выпьем, Наденька? За нас, — предложил Юрий, поднимая бокал.
— А почему бы и нет? — ответила она.
Они выпили по глотку шампанского. Надежда заметила, что Юрий немного напряжен. Вдруг он вынул из кармана какую-то темную бумажную полоску, достал булавку…
— Вот так — пойдет? — спросил он изумленную женщину, пристегивая широкую бумажную полоску к своей, на этот раз белой с синим, рубашке поло. Полоска оказалась бумажным галстуком.
— Это что? — удивилась Надя.
— Это галстук. Импровизированный. Ладно? — ответил Юрий. — Обязательный атрибут… Не перебивай меня, пожалуйста, я и так волнуюсь.
В руках полковника заманчиво краснела маленькая бархатная коробочка. Он открыл ее и положил на столик перед Надеждой. На мягкой подушечке поблескивало золотое колечко — миниатюрная имитация перстня Хюррем, символа любви Сулеймана. Изумрудную капельку обрамляла кайма крошечных, сверкающих в лучах стамбульского солнца бриллиантов.
— Наденька, Солнышко мое, — голос Юрия звучал необычно глухо, выдавая его волнение, — ты сказала как-то, что слово «люблю» недостаточно емко… и действительно, оно не может в полной мере передать мои чувства. Но я другого слова не знаю, я просто люблю тебя, и все. И хочу, чтобы ты стала моей женой. Миленькая, выходи за меня замуж, пожалуйста, — сказал он негромко, глядя Надежде в глаза лучистым синим взглядом. — Выйдешь?
Она слегка растерялась.
— Надюша, ты что молчишь? — спросил он.
— Галстук… бутафорный, — невпопад ляпнула она.
— И колечко — имитация. Но это же символ. Зато мои чувства — настоящие. И намерения — тоже, — Юрий смотрел на Надю так, что у нее не возникало сомнений в его чувствах и намерениях.
— Юра…
— Ты мне отказываешь? — нетерпеливо спросил он.
— Нет!
— Тебе колечко не нравится?
— Нравится! Очень…
— Надень, пожалуйста, обещали поменять, если не подойдет.
Она надела кольцо, оно пришлось ей впору.
— В самый раз. Прелесть какая! — восхитилась женщина.
— Ты не ответила… согласна?
— Почти, — кивнула она, глядя ему в глаза.
— А что не так? — уточнил он. — Ну, хочешь, я настоящий галстук куплю? Хоть и не люблю я эти удавки! И завязывать не умею. И правда, эта уродливая бутафория как-то не соответствует моменту! — вздохнул он, срывая с рубашки бумажную ленту.
— Да ладно, Юра, все хорошо! — попыталась она его остановить.
— Правда?
— Да! Очень мило… Пристегни обратно.
— А тогда почему «почти»? Текстовка подкачала?
— Да нет, Юра… просто… я должна созреть для такого решения, — объяснила Надя, — я так сразу не могу… А по поводу текста — я же тогда пошутила…
— Разве ты меня не любишь? — спросил он.
— Ага, хитрый какой! Я скажу, а ты зазнаешься!
— Надюша, ты как ребенок! — засмеялся он. — Но можешь не говорить, я и так чувствую!
— Читаешь мои мысли?
— Нет. Ты глаза-то свои видела?
— Ой, кошмар какой! — Надежда закрыла лицо ладонями.
— Ну вот, — не удержался от смеха Юрий, — а я и так тебя чувствую.
— А тогда зачем спрашиваешь?
— Хочу услышать от тебя.
Он взял ее руки в свои, поднес к губам.
— Скажи… — попросил он тихо.
— Люблю, — прошептала она, глядя в его синие глаза, в эти бездонные озера нежности, в которых она грелась и тонула.
— Правда?
— Правда. Но ведь ты и так чувствуешь!
— Но я счастлив это слышать. И важно, что ты сама понимаешь. Иногда ведь очень трудно бывает разобраться в собственных чувствах.
— А ты в своих разобрался?
— А для меня все давно ясно. Я про свои чувства все понял сразу, как только тебя увидел…
Он целовал ее ладони, ласкал ее взглядом и говорил приятные нежности.
За бортом проплывали береговые строения Стамбула: маленькие частные причалы с крошечными, кажущимися игрушечными лодочками и катерами, минареты, старинные крепостные стены и их развалины. Через два часа судно возвратилось к причалу. К противоположному берегу пристал пассажирский многоярусный лайнер, возвышающийся над всеми окрестными зданиями и ослепляющий своей белизной. Наверное, его надводная часть была размером не менее девятиэтажного дома!
Слегка укачанные волнами Босфора, чуть-чуть опьяневшие от шампанского и друг от друга, они спустились на причал и направились вдоль набережной. Надежда пыталась сосчитать, сколько палуб у белого лайнера, но все время сбивалась. Засмотревшись на столь грандиозное сооружение, она налетела на идущего навстречу мужчину, который тоже глядел по сторонам, любуясь видами, и вовремя ее не заметил. Юрий в одно мгновение оберегающим жестом отстранил любимую от мужчины, выступив вперед.
