— Нет у меня никакой семейной жизни! А что тебе говорил — все правда… Надюша, ты…
— Если не развелся до сих пор, если все прощаешь, значит, ты ее любишь…
— Да я тебя люблю, дурочка!
— Почему это я дурочка-то? Я очень даже неглупая женщина. Вернее, баба, — усмехнулась Надежда.
— Ну что ты говоришь, и кто бы сомневался, что неглупая! Миленькая, выходи на ближайшей станции, хорошо? Не уезжай так! Прошу тебя…
— Нет, Юра! Меня чужие мужья не интересуют. А тупые истерики их гулящих жен — тем более! К тому же, мне все равно уже надо домой возвращаться. И мне это все ни к чему. Не хочу я больше никаких потрясений. В моей жизни и без тебя поводов для огорчений было достаточно. Полагаю, это даже удобно: на всякий случай иметь штамп в паспорте, правда?
— Ты это о чем? На какой такой «всякий случай»?
— А ты подумай! Ну, хватит! Я не хочу тебя ни слышать, ни видеть больше. Даже вспоминать ничего не хочу! — ее голос звучал так, будто она «заколачивала гвозди». Именно этими словами однажды охарактеризовал присущие ей интонации один радиожурналист, когда она, выступая в прямом эфире, говорила о доктрине Аллена Даллеса и о том, что в нашей стране можно наблюдать эту доктрину в действии. Тем же самым голосом сейчас она дала отповедь Юрию.
— Надюша, ну зачем ты так! Это же не ты говоришь!.. Ты меня убиваешь просто…
— Ну, что ты! Я не убиваю тебя! Я желаю тебе счастливой и долгой семейной жизни, — она отключилась.
Позвонила домой, обрадовала Лапочку-дочку, по их заведенному обычаю дала ей послушать по телефону стук колес. Сообщила о предстоящем приезде Сергею.
— Фу-у, наконец-то, Надюха! Мы зашиваемся тут без тебя, а ты там прохлаждаешься по МОСКВАМ да по СТАМБУЛАМ! — в своей обычной манере заявил товарищ.
— Ага, и еще по бандитским ХАЗАМ да МАЛИНАМ! — в тон ему ответила Устинова.
— Вот-вот! И я о том же! Совсем ты испортилась, Надежда! — сокрушался старый друг.
Сделав еще несколько звонков землякам-партийцам, она отключила телефон. Эти короткие разговоры с друзьями немного взбодрили ее. Сейчас ей очень хотелось побыть одной: помолчать, подумать, забыться. К ее глубокому удовлетворению, единственная соседка, занявшая нижнюю полку, была неразговорчива.
Надежда забралась на свое верхнее место и тихо лежала, глядя на пробегающие за окном деревья, слушая стук колес. Теплый летний воздух заносил через открытую створку окна специфический аромат железной дороги, знакомый с детства и манящий в дальние странствия. Уже став взрослой, она узнала о весьма прозаичной причине этого привычного атрибута путешествий в поездах: так пахнет химический состав, которым пропитывают деревянные шпалы. Сейчас их повсеместно меняют на бетонные. Совсем скоро зовущий вдаль запах перестанет быть неотъемлемой частью путешествия по железным дорогам и напоминанием об отпуске…
Глава 9
На вокзале Устинову встречали радостные Василий Николаевич и Серега. По дороге домой рассказывали новости. В общем, партийное строительство в регионе шло своим чередом…
Дома Надежду и встретивших ее друзей-партийцев уже ждали: верная подруга Наталья хозяйничала на кухне вместе с Лапочкой-дочкой, а Прелестница-кошка сидела в ожидании хозяйки, как водится, у порога.
— Ой, Натальиными пирогами даже на лестнице пахнет! — воскликнул Серега, как только Аленка открыла дверь.
Надежда лишь теперь почувствовала, как проголодалась. Вчерашний праздничный ужин для нее не состоялся, а за часы, проведенные в поезде, о еде она ни разу не вспомнила. Да и купить в дорогу продукты попросту забыла. Другие мысли занимали ее тогда…
Натальины пироги показались Наде вкусными, как никогда. Она отогревалась душой после пережитых приключений и потрясений, сидя у себя дома за столом с друзьями и Лапочкой-дочкой…
Едва ушли гости, девушка взялась примерять обновы, радуясь совсем по-детски голубовато-серой норковой шубке, которая пришлась ей как раз по размеру. Кожаное бледно-зеленое пальтишко оказалось чуть длинновато, но это обладательницу обновки не очень огорчило.
— Буду носить его с высокими каблуками! — заявила она.
Примеряя привезенный мамой ювелирный комплект, Лапочка-дочка еще долго красовалась перед зеркалом.
Надежда тоже примерила свои обновки, после чего Алена с улыбкой констатировала, что «теперь мама — невеста хоть куда!»
— А что, без этих тряпок да мехов, значит, я — плохая невеста? — обиженно спросила Надя.
— Да почему? Ты и без всяких тряпок у нас красавица! Но в норковой шубке-то — совсем другое дело!
Прелестница-кошка молча наблюдала за тем, как ее хозяйки переодевались и любовались своим отражением в большом овальном зеркале, снятом со стены в прихожей. Зверушка была крайне любопытна, а кроме того, считала, что без ее чуткого внимания и надзора ничего путного эти две «хозяйки» сделать не способны, и, по возможности, контролировала решительно каждое их действие. Если бы можно было разорваться на две части, то она бы это сделала.
Устав бегать по комнате из одного угла в другой, киска решила забраться на свой обычный наблюдательный пункт — мебельную стенку. Самостоятельно она, конечно же, сделать этого не могла, поэтому всеми силами взывала к совести хозяек, чтобы те не смотрели равнодушно, а помогли маленькой зверушке. Невозможно было не понять ее убедительной просьбы, когда, подбежав вплотную, она усиленно делала вид, что безуспешно пытается запрыгнуть наверх. При этом она громко мяукала и выразительно посматривала на хозяек.
— Да иди сюда, любопытная ты наша! — с этими словами Лапочка-дочка подхватила Прелестницу-кошку и посадила на стенку.
Та некоторое время надменно созерцала свысока все, что происходило в комнате. Когда хозяйки удалились из зоны ее видимости, она начала беспокоиться и проситься обратно, привлекая их внимание громким мяуканьем.
— Ой, ну как всегда! А сама спрыгнуть не можешь? — кричала из кухни Аленка.
— Сними, а то рассердится! — улыбнулась Надежда.
— Надо же, рассердится она! — проворчала девушка, но все-таки сняла проказницу и осторожно поставила на пол. Та молча взирала на хозяйку.
— Ну, что смотришь? — спросила Лапочка-дочка. — Для возмущения больше нет причины? И окна летом никто не замораживает?
Прелестнице-кошке очень нравилось смотреть в окно. Зимой, случалось, стекла сплошь покрывались причудливыми морозными узорами, и это страшно ей не нравилось. Зверушка всячески выражала хозяйкам свое недовольство, возмущенно мяукала, считая их виновницами такого безобразия и требуя немедленно окна разморозить. Они же шутили, ссылаясь одна на другую и приговаривали: «Это она заморозила окна, пусть она и размораживает!»
Наконец, рассмотрев и перемерив все обновы, Лапочка-дочка ушла спать в свою комнату. Оставшись одна, Надежда прибрала вещи, разложила диван, постелила постель. Все делала в каком-то оцепенении, «на автопилоте». Вышла на балкон. В безоблачном ночном небе четко просматривались созвездия. Вспомнила, как вдвоем с Юрием слушали в Стамбуле счастливый звездный смех… Теперь звезды не смеялись.
