Шарлотта подчинилась, и шлейф тоже послушно оказался по левую от нее сторону.
– Теперь начинай подтягивать его левой рукой и сделай еще четверть поворота влево.
После этих манипуляций шлейф очутился прямо перед Шарлоттой.
– Шагни вперед и правой рукой на ходу перебрось шлейф через левую.
– Получилось! – заулыбалась Шарлотта. Улыбаясь, она начинала словно светиться изнутри. «А ведь когда-то она была такой все время, – подумала Лидия. – Я всегда знала, что у нее на уме». Но увы, часть взросления и заключалась в постижении науки обмана.
– У кого ты научилась всем этим штукам, мама? – спросила Шарлотта.
– Перед моим дебютом меня основательно натаскала первая жена твоего дяди Джорджа, мать Белинды.
Ей так и хотелось добавить: «Все это освоить не хитро с чужой помощью, но самые трудные уроки жизни тебе придется проходить самой».
В этот момент в комнату вошла Мария – гувернантка Шарлотты. Это была толковая, почти лишенная сантиментов женщина в сером платье, единственная служанка, которую Лидия взяла с собой из Петербурга. Внешне она нисколько не изменилась за прошедшие девятнадцать лет. И даже Лидия понятия не имела о ее возрасте. Сколько ей? Пятьдесят? Шестьдесят?
– Прибыл князь Орлов, миледи, – объявила она и обратилась к Шарлотте: – Девочка моя, ты просто восхитительна!
«Пожалуй, пришло время, чтобы Мария обращалась к ней на вы и называла леди Шарлоттой», – мелькнула мысль у Лидии, но вслух она сказала дочери:
– Спускайся вниз, как только переоденешься.
И Шарлотта тут же принялась отстегивать бретельки, которыми к платью крепился шлейф. А Лидия вышла.
Стивена она нашла в гостиной, потягивающим херес. Он прикоснулся к ее обнаженной руке и произнес:
– Обожаю видеть тебя в летних платьях.
– Спасибо, – улыбнулась Лидия.
«Он и сам выглядит неплохо в сером костюме и серебристом галстуке», – отметила про себя она. Это гармонировало с серебром, все больше пробивавшимся в его прическе и бороде. «Мы могли бы стать такой счастливой парой – ты и я…» Ею внезапно овладело желание поцеловать мужа в щеку. Она оглядела гостиную. У столика стоял лакей, разливавший по бокалам херес. И импульс пришлось подавить. Она села и приняла из рук лакея бокал.
– Как Алекс? – спросила она.
– Все тот же, – ответил Стивен. – Сейчас сама увидишь. Он обещал спуститься через минуту. А что с нарядом Шарлотты?
– Платье вышло чудесное. Но меня волнует ее отношение. Она не желает признавать важности момента. Не хотелось бы, чтобы с возрастом она стала циничной.
Но Стивена сейчас трудно было заставить переживать по такому поводу.
– Погоди, пока какой-нибудь молодец из гвардии не положит на нее глаз. Весь ее цинизм как ветром сдует.
Это замечание вызвало у Лидии лишь раздражение. Оно подразумевало, что все девушки всего лишь рабыни своих романтических натур. Впрочем, Стивен говорил такие вещи, только когда не хотел над чем-то действительно задуматься всерьез. Даром что выглядел он при этом этаким добродушным, но пустоватым сельским джентльменом, каким не был вовсе. Но при всем том Стивен придерживался убеждения, что его дочь ничем не отличается от любой другой восемнадцатилетней девушки из высшего общества, и ничто не могло изменить его взглядов. А Лидия догадывалась, что в натуре Шарлотты крылись некие необузданные, совсем не английские черты, которые ей до времени приходилось в себе подавлять.
И вопреки здравому смыслу Лидия даже ощущала некоторую враждебность к Алексу именно из-за Шарлотты. В том, конечно же, не было его вины, но он воплощал в себе петербургский фактор, перенося в сегодняшний день все опасности дней ушедших. Она беспокойно заерзала в кресле и поймала на себе пристальный взгляд Стивена.
– Неужели ты нервничаешь перед встречей с малышом Алексом? – спросил он.
– Русские так непредсказуемы, – передернула она плечами.
– Он мало похож на типичного русского.
Она снова улыбнулась, но мгновение, когда почувствовала к мужу подлинную нежность, уже прошло, сменившись в ее сердце привычной стойкой привязанностью.
Дверь отворилась. «Сохраняй хладнокровие», – велела себе Лидия.
– Тетя Лидия! – Алекс вошел и сразу склонился к ее руке.
– Добрый день, Алексей Андреевич, – официально приветствовала она его, но тут же сменила тон и уже веселее добавила: – Как тебе удается по-прежнему выглядеть восемнадцатилетним?
– Вашими бы устами… – отозвался он, но в глазах блеснули лукавые искорки.
Она стала расспрашивать его о поездке, а слушая рассказ, не переставала удивляться, почему он до сих пор не женился. Один только его титул должен был оказывать на многих девушек (не говоря уже об их мамашах) совершенно магическое воздействие. А если добавить, что он хорош собой и неимоверно богат… «Уверена, этот плут успел разбить немало сердец», – подумала Лидия.
– Ваши брат и сестра передавали изъявления любви и просили помолиться за них, – продолжал Алекс.
Он нахмурился.
– Петербург стал неспокойным местом. Это больше не тот город, который вы знали.
– Да, мы все слышали об этом монахе, – вставил реплику Стивен.
– Вы о Распутине? Императрица верит, что через него с ней общается сам Господь, а она, в свою очередь, оказывает огромное влияние на царя. Но Распутин только один из симптомов болезни. Страна постоянно охвачена стачками и мятежами. Народ утратил веру в божественное происхождение царской власти.
– И что же следует предпринять? – спросил Стивен.
Алекс вздохнул.
– Все требует перемен. Нам нужны эффективные фермерские хозяйства, развитие промышленности, настоящий парламент, подобный английскому, земельная реформа, профсоюзы, свобода слова…
– Вот с профсоюзами я бы на вашем месте не торопился, – заметил Стивен.
– Возможно, вы правы, но России так или иначе давно пора вступить в двадцатый век. И либо мы, благородное сословие, ей в этом поможем, либо народ сметет нас и сам возьмется за дело.
Лидия с удивлением поняла, что риторика Алекса звучит решительнее, чем у некоторых членов партии радикалов в Лондоне. Как же разительно должна была измениться ситуация дома, чтобы один из князей заговорил в таких выражениях! Ее сестра Татьяна, мать Алекса, в письмах нередко писала о «народных волнениях», но ни разу и словом не обмолвилась, что аристократам может грозить реальная опасность. Правда, следовало иметь в виду, что Алекс все-таки больше пошел в отца, старого князя Орлова, чрезвычайно интересовавшегося политикой. И будь он до сих пор жив, то, вероятно, разделял бы взгляды сына.
– Но ведь существует и третий путь, как ты должен догадываться, – сказал Стивен. – Путь, который все еще может сплотить народ с аристократией.
