Необходимо было держать сыщиков на дистанции до тех пор, пока он не сумеет затеряться либо в лабиринте узких проулков, либо в толпе на вокзале.
Полисмен в мундире с подозрением посмотрел на бегущего человека с противоположного тротуара. Через минуту с ним поравнялись детективы, что-то ему крикнули, и он присоединился к погоне.
Максим побежал быстрее. Сердце отчаянно колотилось в груди, дыхание стало прерывистым и хриплым.
Свернув за угол, он неожиданно оказался среди суеты фруктового и овощного рынка на площади Ковент-Гарден.
Мостовая из брусчатки была почти сплошь уставлена повозками и гужевыми фургонами. Кругом сновали носильщики либо с огромными корзинами на головах, либо толкавшие перед собой тележки с товаром. Мускулистые мужчины в одних майках выгружали из фургонов массивные бочки с яблоками. Ящики с салатным листом, помидорами, клубникой продавали и покупали солидные господа в котелках, а купленное тут же подхватывал люд попроще, преимущественно в серых кепках. Гвалт здесь стоял оглушительный.
Максим нырнул в самый центр площади.
Спрятавшись за штабелем пустых ящиков, осторожно посмотрел сквозь щель. Буквально через мгновение он увидел своих преследователей. Они застыли на месте, озираясь по сторонам. О чем-то посовещавшись, все четверо разделились, чтобы вести поиски в разных направлениях.
«Значит, Лидия предала меня, – думал Максим, постепенно восстанавливая дыхание. – Неужели она сразу поняла, что я охочусь на Орлова, чтобы убить его? Нет, едва ли. В то утро ей было не до актерства, и поцеловала она меня с искренним чувством. Но если бы она действительно купилась на выдумку про матроса в тюрьме, то не стала бы ни о чем рассказывать Уолдену. Стало быть, позже до нее дошло, что я ей солгал, и она предупредила мужа, не желая становиться сообщницей в убийстве князя. Строго говоря, это даже нельзя назвать предательством.
Вот только в следующий раз она меня уже не поцелует.
Да и не будет его – этого следующего раза».
К нему приближался полицейский в форме.
Максим прошел чуть дальше и оказался совершенно один в пустом пространстве, почти сплошь заставленном штабелями пустой тары.
«Как ни крути, а я ушел из расставленного ими капкана, – подумал он. – Спасибо нитроглицерину.
Но ведь это им следует бояться меня!
Я – охотник. Я должен расставлять силки.
Уолден. Вот от кого исходит главная угроза. Уже дважды он сумел мне помешать. И кто только мог себе представить, что в этом седеющем аристократе заключена такая сила духа?»
Полисмена больше не было видно. Максим выглянул в проход и столкнулся с констеблем нос к носу. Полицейский не успел и пикнуть, как Максим сгреб его за воротник и втащил в пространство между ящиками.
Он споткнулся, а Максим толкнул его, и полисмен растянулся на мостовой. Максим навалился сверху и ухватил представителя закона за горло, все крепче сжимая пальцы.
Максим ненавидел полицию.
Он помнил Белосток, где штрейкбрехеры – здоровенные бугаи с железными прутьями – избивали бастовавших рабочих на мельнице, а полицейские смотрели и не вмешивались. Он помнил еврейские погромы, когда пьяные от безнаказанности молодчики поджигали в гетто дома, издевались над стариками и насиловали совсем юных девушек, а полисмены стояли в стороне и посмеивались. Он помнил Кровавое воскресенье и войска, стрелявшие в мирную демонстрацию перед Зимним дворцом. Полицейские тогда только подбадривали убийц в шинелях. Перед ним до сих пор стояли лица жандармов, которые отвезли его на пытки в Петропавловскую крепость, а потом этапировали в Сибирь, украв единственное теплое пальто. И тех, что разгоняли митинги в Петербурге, орудуя дубинками и норовя ударить по голове, в первую очередь женщин – их они избивали с особым наслаждением.
В глазах Максима любой полицейский был представителем рабочего класса, продавшим душу дьяволу.
Он сжал пальцы сильнее.
Полисмен закрыл глаза и уже не пытался сопротивляться.
Вдруг за спиной Максима раздался какой-то звук, и он оглянулся.
Совсем рядом с ним откуда-то появился ребенок лет трех-четырех, который ел яблоко, наблюдая, как он душит человека.
«Господи, что я творю?» – подумал Максим и отпустил полисмена.
Мальчик подошел ближе и посмотрел на лежавшего без сознания мужчину.
Максим выглянул наружу. Сыщиков нигде не было видно.
– Дяденька спит? – спросило дитя.
Но Максим уже шел прочь.
Он выбрался с рынка, не заметив никого из участников погони.
Вернувшись на Стрэнд, обрел чувство относительной безопасности.
А на Трафальгарской площади вскочил на подножку омнибуса.
«Я чуть не погиб, – не шла мысль из головы Уолдена. – Я был на волосок от смерти».
Он сидел в апартаментах отеля, пока Томсон собирал агентов особого отдела, бывших у него в подчинении. Кто-то сунул ему бокал смешанного с содовой бренди, и только тогда Уолден заметил, как трясутся у него руки. Он до мельчайших подробностей помнил, как ловил этими руками бутыль с нитроглицерином.
Чтобы избавиться от наваждения, он стал наблюдать за Томсоном. Последние события заметно изменили поведение шефа детективов: он больше не держал вальяжно руки в карманах и, сидя на подлокотнике кресла, говорил, не растягивая слова, а отрывисто и решительно.
Слушая его, даже Уолден стал постепенно успокаиваться.
– Этот мерзавец ушел у нас из-под носа, – вещал Томсон. – В следующий раз такое не повторится. Нам уже кое-что о нем известно, а скоро мы будем знать намного больше. Известно, например, что в тысяча восемьсот девяносто пятом году или примерно в это время он жил в Санкт-Петербурге, потому что его помнит леди Уолден. Известно, что он побывал в Швейцарии, поскольку чемодан, в котором он принес бомбу, тамошнего производства. И мы видели его лицо.
«И какое лицо!» – подумал Уолден, невольно сжав кулаки.
Томсон между тем продолжал:
– Уоттс, я хочу, чтобы ты и твои парни раздали в Ист-Энде немного денег кому надо. Наш преступник – русский, а значит, еврей и анархист, хотя это только предположения. Проверь, не знает ли там кто-нибудь его по фамилии. И как только она будет установлена, мы отправим телеграммы в Петербург и Цюрих с запросами об информации.
Ричардс! Тебе поручаю заняться конвертом. Похоже, его купили отдельно, и в таком случае продавец мог запомнить, кому его продал.
Ты, Вудс, разберешься с сосудом. Это винчестерская бутыль со стеклянной пробкой. На донышке есть клеймо производителя. Узнай, кому в Лондоне поставляют такую посуду. Потом отправь свою группу в аптеки. Быть может, владельцы опознают нашего человека по приметам. Конечно, ингредиенты для нитроглицерина он приобретал не в одном месте, но если мы узнаем адреса нескольких точек, будет легче определить, в каком районе Лондона его искать.
