Теперь мне остается только спуститься».
Он выглянул через желоб и осмотрел уходившую вниз стену. Дом не был оборудован водосточными трубами. Из желобов вдоль крыши дождевая вода свободно падала вниз через выпиравшие в обе стороны наподобие горгулий сточные конусы. Зато окна верхних этажей располагались близко и с внешней стороны были снабжены широкими подоконниками.
Ухватившись за желоб правой рукой, Максим потряс его, проверяя на прочность.
«С каких это пор мне стало не все равно, буду я жить или погибну?»
«Ты знаешь – с каких!»
Он руками ухватился за сточный желоб над одним из окон и свесился с края крыши.
Несколько секунд ноги болтались в воздухе.
Потом он нашарил ступнями подоконник. Сняв с желоба правую руку, стал ощупывать стену рядом с окном в поисках опоры. Пальцы попали в глубокую щель между кирпичами кладки. И он смог освободить вторую руку.
Заметив его в окно, находившийся в комнате жилец заорал от испуга.
Максим пинком распахнул створки и спрыгнул на пол. С силой отшвырнув к стене стоявшего на пути мужчину, он выскочил на лестницу и побежал вниз, перескакивая чуть ли не через четыре ступеньки разом. Если он сумеет достичь первого этажа, то выберется из дома через заднее окно прямо к железной дороге.
Спустившись на последнюю лестничную клетку, он остановился перед коротким пролетом, ведущим к двери подъезда, чтобы немного отдышаться. Но в дверном проеме тут же замаячил синий мундир, и Максим помчался к задней части здания. Стал поднимать фрамугу. Ее заело. Он вложил в толчок все оставшиеся силы, и окно открылось. До него доносился приближавшийся топот тяжелых башмаков. Он выбрался на подоконник, немного повисел, держась за нижнюю часть рамы, потом оттолкнулся от стены и спрыгнул вниз.
На этот раз он мягко приземлился в высокую траву железнодорожной насыпи. И тут же заметил, как справа от него двое мужчин перескочили через ограду стройплощадки. Где-то далеко слева раздался выстрел. В окне, откуда только что выпрыгнул Максим, показалось лицо констебля.
Он побежал вверх по насыпи.
В этом месте проходили сразу четыре или пять веток. Издали быстро приближался поезд. Максиму показалось, что он следует по самому дальнему от него пути. И он снова пережил ужаснувший его приступ трусости – страшно пересекать рельсы перед стремительно несущимся паровозом. Но он взял себя в руки и вновь рванулся с места.
Одновременно с ним на путях оказались двое полицейских со стройплощадки и тот, что выпрыгнул вслед за ним из окна «Монреаля». Слева, но все еще с достаточно большой дистанции донесся крик:
– Освободите линию огня!
Трое преследователей мешали Уолдену прицелиться.
Максим бросил беглый взгляд через плечо. Погоня прекратилась. Но тут же громыхнул выстрел. Он пригнулся и побежал зигзагами. Шум поезда нарастал. Паровоз дал гудок. Раздался еще один выстрел. Неуклюже развернувшись вполоборота, Максим споткнулся и повалился прямо поперек рельсов последней из железнодорожных веток. В ушах стоял ошеломляющий грохот. Он видел, как на него неудержимо надвигается локомотив. Чисто конвульсивным движением Максим дернулся и словно катапультировал свое тело с путей на гравий по другую сторону. Скотоотбойник паровоза разминулся с его головой в считанных дюймах. На долю секунды он увидел побледневшее лицо машиниста с округлившимися глазами.
Вскочив на ноги, Максим сбежал вниз по насыпи.
Уолден так и стоял рядом с оградой, когда к нему подошел Бэзил Томсон.
Забравшиеся на пути полицейские уже добежали до дальней ветки, но беспомощно застыли на месте, дожидаясь, пока пройдет длинный состав. А ему, казалось, нет конца.
Когда путь наконец освободился, Максима нигде не было видно.
– Этот мерзавец все-таки сумел сбежать, – констатировал один из полицейских.
– Сумел, чтоб ему вечно гореть в аду! Вот дерьмо! – в сердцах откликнулся Бэзил Томсон.
А Уолден лишь молча повернулся и пошел к машине.
Максим перелез через каменный забор и очутился на улочке бедняцкого квартала, застроенного в ряд тесными домиками. Вдоль ограды было устроено примитивное футбольное поле. Группа подростков в огромных кепках прекратили игру и удивленно уставились на него. Но он побежал дальше, не обращая на них внимания.
Полиции понадобится несколько минут, чтобы развернуть погоню по эту сторону железной дороги. Они, конечно же, кинутся искать его, но только будет уже слишком поздно. За это время он успеет удалиться от насыпи на добрые полмили, а то и дальше.
Максим продолжал бежать, пока не оказался на оживленной торговой улице, где, мгновенно оценив обстановку, вскочил в проезжавший мимо омнибус.
Он сумел спастись, но неприятные мысли назойливо преследовали его. Ему доводилось бывать в подобных переделках прежде, но никогда он не впадал в панику, никогда не был так напуган, как сегодня. Он вспомнил, о чем подумал, соскальзывая вниз по скату крыши: «Я не хочу умирать!»
Когда-то в Сибири он потерял способность бояться. Но теперь она к нему вернулась. Впервые за долгие годы он очень хотел жить. «Я снова превратился в обычного человека», – понял он.
Глядя в окно на запущенные и грязные улицы юго-восточного Лондона, он задался вопросом: сумеют ли эти оборванные детишки и их мамаши с нездоровыми бледными лицами опознать его в новом обличье?
Его постигла настоящая катастрофа. Он больше не сможет действовать с прежней быстротой, проявлять свойственную ему выдержку, и это неизбежно скажется на выполнении его важной миссии.
«Мне страшно», – подумал он.
«Я хочу жить».
«Я очень хочу снова увидеть Шарлотту».
Глава одиннадцатая
Максима разбудил грохот колес первого утреннего трамвая. Он открыл глаза и посмотрел, как вагон проехал мимо, высекая ярко-голубые искры из протянутых над рельсами проводов. В окнах виднелись угрюмые лица мужчин в рабочих спецовках, которые курили и позевывали, направляясь на работу – подметать улицы, грузить ящики с товарами или чинить мостовые.
Солнце, еще не поднявшись полностью над горизонтом, светило ярко, но его лучи не пробивались в тень моста Ватерлоо, под которым расположился Максим. Он лежал на тротуаре затылком к стене, завернувшись на ночь в «одеяло» из старых газет. Рядом с ним пристроилась краснолицая, дурно пахнувшая алкоголичка. Накануне она показалась ему очень толстой, но теперь между подолом ее чуть задравшейся юбки и высокими мужскими башмаками стала видна грязноватая нога, тонкая как спичка, и Максим понял, что ее странная тучность объяснялась всего лишь многочисленными слоями одежды, которую она вынужденно на себе носила. Максиму она понравилась. Вчера вечером женщина потешала собравшихся здесь бродяг, обучая его неприличным английским названиям разных частей человеческого тела. Максим повторял за ней грубые слова, от чего все просто покатывались со смеху.
