Он уставился на конверт с одним желанием: чтобы тот исчез и никогда не существовал. Но почерк узнавался безошибочно. Он очень походил на его собственный, но в молодости.
– Обратите внимание на штемпель, – сказал Томсон. – Она отправила письмо вскоре по прибытии сюда. Его обработали в местном почтовом отделении.
– Как такое могло случиться? – недоумевал Уолден.
Томсон ничего на это не ответил.
– Максим и был тем мужчиной в твидовой кепке, – догадался Уолден. – Теперь все сходится.
Ему сделалось невыносимо тоскливо. Он был в таком горе, словно только что умер близкий ему человек. Он смотрел на парк, но другими глазами: эти деревья, посаженные отцом пятьдесят лет назад, эта лужайка, за которой ухаживали несколько сотен лет, – все показалось никчемным и никому не нужным. Тихо, как бы размышляя про себя, Уолден сказал:
– Ты борешься за свою страну, а тебе всаживают нож в спину всякие там социалисты и революционеры. Ты отстаиваешь интересы своего класса, но тебе мешают либералы. Ты делаешь все для семьи, но даже здесь тебя подстерегает предательство. Шарлотта! Но почему именно она? Почему?
Он задохнулся, словно ему не хватало воздуха.
– Что за проклятая жизнь, Томсон! Что за проклятая жизнь!
– Мне необходимо побеседовать с ней, – сказал Томсон.
– Мне тоже, – поднялся Уолден. Посмотрел на свою потухшую сигару и отшвырнул ее в сторону. – Пойдемте в дом.
В вестибюле Уолден остановил проходившую мимо горничную.
– Не скажете ли, любезная, где сейчас леди Шарлотта?
– Думаю, у себя в спальне. Пойти и проверить?
– Да. Передайте, что мне необходимо увидеться с ней в ее комнате немедленно.
– Слушаюсь, милорд.
Томсон и Уолден остались ждать в холле. Уолден огляделся – мраморные полы, резная балюстрада лестницы, лепной потолок, безупречно выдержанные пропорции: все это теперь совершенно обесценилось для него. Мимо молча и потупив глаза проскользнул лакей. Вошел мотоциклист, направившись прямиком в «Октагон». Притчард ненадолго появился в холле, чтобы забрать со столика корреспонденцию и доставить на почту, как, вероятно, сделал и в тот день, когда Шарлотта отправила свое предательское письмо Максиму. Горничная вернулась.
– Леди Шарлотта готова принять вас, милорд.
Уолден и Томсон поднялись наверх.
Спальня Шарлотты с окнами, выходившими в парк, располагалась на третьем этаже в центре дома. Комната была залита светом и обставлена самой современной мебелью с нарядной обивкой. «Давненько я сюда не заглядывал», – машинально подумал Уолден.
– У тебя очень злой вид, папа, – сразу заметила Шарлотта.
– Поверь, у меня есть на то серьезная причина, – сказал Уолден. – Мистер Томсон только что сообщил мне ужаснувшую меня новость.
Шарлотта нахмурилась.
– Леди Шарлотта, где Максим? – спросил Томсон без околичностей.
– Откуда мне это знать? – невозмутимо ответила Шарлотта, но заметно побледнела.
– Только не делай, черт возьми, вид, что тебя это не касается! – рявкнул Уолден.
– Как ты смеешь повышать на меня голос!
– Прошу прощения.
– Вероятно, вам лучше довериться мне, милорд, – вмешался Томсон.
– Что ж, пусть будет так. – И Уолден сел у окна, подумав: «Мне же пришлось еще и извиняться!»
К его дочери обратился Томсон:
– Леди Шарлотта! Я – полицейский и располагаю доказательствами вашей причастности к заговору с целью убийства. Поверьте, как и для вашего отца, главной заботой для меня теперь становится не допустить, чтобы это зашло еще дальше, то есть сделать все от нас зависящее, чтобы вы не отправились в тюрьму на весьма длительный срок.
Уолден вытаращил на Томсона глаза. В тюрьму? Он, конечно же, просто пугает ее… Но нет, тут же осознал граф, буквально парализованный страхом. По сути, он прав – Шарлотта преступила закон…
– Нам, возможно, удастся скрыть вашу причастность к этому делу, – продолжал Томсон, – но лишь при условии, что мы сумеем предотвратить убийство. Если же преступник добьется своего, мне не останется ничего другого, как привлечь вас к суду, и обвинением для вас тогда будет соучастие в убийстве. Теоретически вам может грозить смертная казнь через повешение.
– Нет! – Возглас вырвался у Уолдена помимо воли.
– Именно так, – тихо подтвердил Томсон.
Уолден спрятал лицо в ладони.
– Вы должны спасти себя от столь печальной участи, – сказал Томсон, – как и пощадить чувства родителей. Ваша обязанность сейчас – сделать все от вас зависящее, чтобы мы нашли Максима и спасли жизнь князю Орлову.
«Этого просто не может быть, – в отчаянии думал Уолден. – Я, видимо, просто схожу с ума. Мою дочь нельзя повесить. Но если Алекса убьют, Шарлотта станет одной из его убийц. Нет, суда над ней допустить невозможно. Кто у нас сейчас министр внутренних дел? Маккенна. – Уолден был с ним едва знаком. – Тогда должен вмешаться сам Асквит и предотвратить… Вот только захочет ли премьер-министр помочь?»
– Скажите, когда вы видели Максима в последний раз? – приступил Томсон к допросу.
Уолден смотрел на Шарлотту в ожидании ее реакции. Она стояла позади кресла, вцепившись обеими руками в спинку так, что побелели костяшки пальцев, но лицо оставалось спокойным.
– Мне нечего вам сказать, – ответила она после паузы.
Уолден громко застонал. «Зачем она продолжает упрямиться, после того как ее полностью изобличили? Что творится у нее в голове? Она кажется сейчас такой чужой. Когда же я успел потерять ее?»
– Вам известно, где сейчас находится Максим? – задал новый вопрос Томсон.
Шарлотта молчала.
– Вы предупредили его о принятых нами здесь мерах безопасности?
Ничто не отразилось на ее лице.
– Чем он вооружен?
Молчание.
– Отказ отвечать на мои вопросы только усугубляет вашу вину. Хотя бы это вам понятно?
Уолден сразу уловил перемену в тоне Томсона и вскинул на него взгляд. Теперь полицейский был разгневан всерьез.
– Позвольте мне вам кое-что растолковать, – сказал он. – Вы, вероятно, рассчитываете, что отец сумеет оградить вас от правосудия. Не исключено, что и сам он питает подобную иллюзию. Но если Орлов погибнет, клянусь, я лично прослежу, чтобы вы предстали перед судом за убийство. Подумайте об этом хорошенько!
И Томсон вышел из комнаты.
Его уход только расстроил Шарлотту. При постороннем ей с большим трудом, но удавалось держать себя в руках. Оставшись наедине с отцом, она чувствовала, что опасность сорваться многократно возросла.
– Я спасу тебя, если смогу, – печально произнес он.
