Я рассказал Харву, что весь инструмент из пикапа Джоггера украли. Он коротко выругался, но не придал этому большого значения. Нам понадобятся, сказал я, другие салазки, чтобы осматривать днища фургонов, и Харв, кивнув, предложил мне попросить Найджела смастерить еще одни.
— Всего-то и надо, так это пластиковую доску и полозья, — сказал он. — У него золотые руки, надо отдать ему должное.
Я подавил улыбку.
— Пусть завтра и сделает. — Я немного подумал и принял окончательное решение. — В среду Найджел поедет во Францию за лошадью дочери Джерико Рича. Нина отправится с ним в качестве сменщицы.
Харв искоса с удивлением взглянул на меня и смешно поднял брови.
— Я ее предупредил, — сказал я. — Говорит, Найджел ей не страшен.
— Так она его не знает.
— У нее есть опыт обращения с лошадьми, — пояснил я. — Дочь Джерико хочет, чтобы мы послали конюха присматривать за животным. Нина займется этим, когда не будет сидеть за рулем.
— Но ты сказал, что поедут Дейв с Филом на шестиместном фургоне, — возразил Харв.
— Я передумал. Едут Нина и Найджел. Пусть возьмут четырехместный фургон, на котором Нина ездила сегодня. Так еще и сэкономим. — Повернувшись к Нине, я сказал:
— Вам понадобятся кое-какие вещи, чтобы переночевать.
Она кивнула, а когда Харв отправился встречать въезжающий во двор фургон, спросила:
— Вы ведь, наверное, хотели бы, чтобы кто-то из нас спал в машине?
— У него там труба внизу, у этого фургона, — объяснил я.
— Ладно. Давайте устроим западню. Пусть все узнают, что именно этот фургон отправляется во Францию. Вдруг кто-нибудь да клюнет?
— Гм, — с сомнением заметил я. — Не хотелось бы, чтобы вы впутывались во что-нибудь опасное. Она слегка улыбнулась.
— Не все так думают. Патрик иногда бывает очень требовательным. — Казалось, ее это ничуть не беспокоит. — Да мне и не потребуется прыгать с парашютом на оккупированную немцами территорию Франции.
Я вдруг понял, что такие женщины, как она, именно это и делали во время Второй мировой войны. Как бы прочтя мои мысли, она сказала:
— Моя мама прыгала, и выжила, еще и меня родила потом.
— Не все так могут.
— У нас это в крови.
— У вас дети есть? — спросил я.
Она небрежно отмахнулась — жест, типичный для матерей, не страдающих излишней сентиментальностью и целиком полагающихся на нянек.
— Трое. Все выросли и вылетели из гнезда. Муж давно умер. Жизнь неожиданно стала пустой и скучной, все эти выставки, скачки потеряли всякий смысл. Тут и появился Патрик... Достаточно?
— Вполне.
Я понимал ее, как никто, и она чувствовала это. Несмотря ни на что, она не могла оставаться равнодушной к самой себе. Она тряхнула головой, как бы отбрасывая ненужные мысли, и поднялась, высокая, уверенная в себе женщина, для которой лошади были главным в жизни, но которые не смогли сделать ее счастливой.
— Если я вам завтра не нужна, — сказала она, — то я отвезу пробирки Патрику в Лондон, и мы все обсудим. Вернусь в среду. Когда приходить?
— Вам нужно будет выехать в семь утра. Вы переправитесь из Дувра в Кале и прибудете к месту назначения во Франции часам к шести. По возвращении, в четверг, вам, разумеется, придется ехать к дочери Джерико Рича, чтобы доставить туда жеребца. Сюда вы вернетесь поздно, часиков в десять вечера.
— Поняла.
Она аккуратно завернула в носовой платок две янтарные пробирки и спрятала их в сумку Коротко кивнув на прощание, она села в машину и уехала.
Я достал оставшиеся четыре пробирки из ящика стола, завернул их в бумагу и положил в карман куртки. Затем я слил остатки кофе из кружки обратно в термос, завернул крышку и положил его в сумку, где уже лежали бутерброды, чтобы потом забрать все домой.
Рабочий день заканчивался. Не все фургоны еще вернулись, но ждать их я не собирался. Водители этого и не ожидали и вполне могли посчитать за излишнюю подозрительность и недоверие. К тому же были получены по телефону сообщения от водителей девятиместного фургона, который я послал в Ирландию с племенными кобылами, и того, что ушел во Францию за двумя двухлетками для конюшни Уотермида, относительно того, что ни один из них не вернется ранее двух или трех часов ночи.
Для нас это было в порядке вещей. Для Уотермида же в связи со столь поздним возвращением возникало много трудностей. Поэтому я уже договорился с водителями, что они вернутся на базу и поставят двухлеток в конюшню на ферме до утра. Однако я забыл предупредить самого Майкла.
Подавив зевок, я набрал его номер.
— В два ночи? — запротестовал он. — Ты же знаешь, мне это не нравится. Весь этот шум, и суета, и свет, когда другие лошади спят. Ты же знаешь, им надо хорошенько выспаться.
— Если хочешь, мы можем подержать их до утра у себя в конюшне, — сказал я так, как будто эта мысль только что пришла мне в голову. — С ними все будет в порядке. Водитель сообщил, что поездка проходит нормально. Лошади спокойны и едят хорошо.
— Мог бы и получше все организовать, — проворчал Майкл с мягким осуждением. Как всегда, он воли своим чувствам не давал.
— Задержка произошла на переправе в Кале, — объяснил я. — Твои лошади раньше десяти сегодня в Дувр не попадут. Очень сожалею, Майкл, но от меня ничего не зависело.
— Да, да, разумеется, я понимаю. Но, черт побери, это ужасно некстати. Ладно, пожалуй, будет лучше, если они до утра пробудут у тебя. Привези их пораньше, договорились? В полседьмого или что-нибудь около этого, когда мои парни придут на работу. Не возражаешь?
— Обязательно, — подтвердил я.
— Значит, договорились. — Он помолчал, чтобы сменить тему. — Там... гм... никаких новостей насчет механика?
— Полиция задает вопросы относительно возможного несчастного случая.
— Жаль, что он свалился.
— Хуже некуда.
— Скажешь, если я могу чем-то помочь.
— Спасибо, Майкл.
— Моди говорит, что она тебя любит. Вздохнув, я повесил трубку, от всей души желая, чтобы слова Моди соответствовали действительности, и, немного подумав, набрал номер фермы по выращиванию жеребцов, по поручению которой мой фургон направился в Ирландию.
— Ваши четыре жеребые кобылы, — сказал я, желая их успокоить, — в данный момент находятся на пароме, но раньше одиннадцати в Фишгард не попадут. Вы не будете возражать, если мы прямо оттуда привезем их к вам? Это будет где-то около трех ночи.
— Нормально. Мы все равно всю ночь не спим — кобылы жеребятся.
Покончив с делами, я устало поднялся, прихватил сумку, закрыл входную дверь в контору, оставив столовую открытой для водителей, и отправился заводить «Фортрак», мою рабочую лошадку. Иногда, садясь за руль этого практичного автомобиля, я ощущал, как перестаю быть человеком, ездящим на «Ягуаре». Но где-то под оболочкой делового человека еще бился пульс жокея, и я теперь понимал, что нельзя дать ему умереть, покинуть меня, унести с собой желание каждый день рисковать жизнью, хотя делать этого больше и не приходится. Я приехал домой, поел и лег спать. "Надо будет почаще выводить «Ягуар» из «стойла», — подумал я.
