Льюис все еще не мог прийти в себя, вены на лбу вздулись и пульсировали.
— Клещи за время поездки дохли. Ты теперь знаешь, что на мыле они живут очень недолго. Потому вы изобрели другой способ. Животное. Хомяк или кролик. Ну как, пока все правильно?
Молчание.
— Ты присматривал за кроликами у Уотермидов. Очень удобно. Решил, что они не хватятся, если один или два исчезнут. Но они заметили. Иными словами, в прошлом году ты отправился во Францию на фургоне Пат и там, на конюшне Бенджи Ашера, что около Белли на Роне, насажал на кролика клещей. Ты привез его сюда, пересадил клещей на пару старых лошадей, что стояли в стойле под окнами гостиной Бенджи Ашера, и, хотя одна из них сдохла, у вас имелся целый комплект живых клещей, которых можно было по желанию Бенджи перенести на любую лошадь, если, конечно, именно ты перевозил ее на скачки.
Про себя я подумал: «Интересно, а по внешнему виду можно определить, что у человека инфаркт?»
— Однако клещи непредсказуемы, — продолжил я, — и в конце концов просто исчезают, так что в августе ты снова отправился во Францию, на этот раз за рулем того фургона, который сейчас водит Фил, а тогда постоянно водил ты. Но тогда тебе не повезло. Фургон отогнали прямо в сарай для технического осмотра. Крышка трубы от тряски отвинтилась. Прежде чем ты успел забрать кролика, он упал в смотровую яму и подох, а Джоггер его выбросил вместе с клещами.
Снова тяжелое молчание.
— Поэтому в этом году, — продолжал я, — когда ты отправился на новом шестиместном фургоне за двухлетками Майкла Уотермида, ты взял с собой кролика. Клещи прибыли живыми, и ты перенес их на старую лошадь, Петермана. Но Петермана взяла Мэриголд Инглиш, а не Бенджи Ашер, и лошадь сдохла. Так что и эти клещи пропали. И вот вскоре начинается сезон гладких скачек, а также скачки на кубок Честера и приз Данте, и все участники до сих пор здоровы. И снова ты отправляешься вместе с кроликом за жеребцом Бенджи Ашера в Милан, а на обратном пути останавливаешься в Ecurie Bonne Chance. Я готов поспорить, что в данный момент в трубе над бензобаком этого фургона сидит кролик, на котором полным-полно клещей.
Молчание.
— Почему ты не перенес клещей прямо на жеребца Бенджи?
— Он собирался выставлять его на скачки, как нога заживет.
Признание далось ему легко. Только голос охрип. Он даже не пытался защищаться.
— Теперь, — снова заговорил я, — мы повезем кролика прямо в центр для престарелых, где еще находятся две лошади, предназначенные для Бенджи Ашера. Тебе на этот раз не придется забирать кролика в одиннадцать часов ночи и бить меня по голове, если я тебя за этим делом застану.
— Я никогда, — закричал он, — не бил тебя по голове.
— Однако ты сбросил меня в воду. Еще и сказал:
«Если он от этого не заболеет, его ничем не проймешь».
Казалось, Льюис уже ничему не удивлялся и только старался спасти то, что еще возможно.
— Мне нужны деньги, — сказал он, — чтоб сына в колледж послать.
Еще усилие, подумал я, и он все расскажет. Я спросил:
— А что бы ты предпочел: везти Иркаба Алхаву на дерби и, возможно, привезти его обратно победителем, и чтобы твой фургон показывали по телевизору, или заразить его клещами и не дать ему принять участие в скачках?
— Такого бы он не сделал! — воскликнул он, похоже, с неподдельным ужасом.
— Он неуправляем и мерзок, — сказал я. — Так что почему бы и нет?
— Нет! — Он уставился на меня, с опозданием пытаясь привести мысли в порядок. — О ком ты говоришь?
— Разумеется, о Джоне Тигвуде.
Льюис только закрыл глаза.
— Бенджи нужен был выигрыш, тебе — деньги, а Тигвуд упивался тем, что мог помешать другим чего-то добиться. Такое куда чаще встречается, чем ты думаешь. Вредить людям для многих большое удовольствие. Выиграть при помощи жульничества. Мошенничать ради ребенка. Делать зло и разрушать для того, чтобы как-то компенсировать свой комплекс неполноценности. У каждого своя движущая сила.
А у меня? Какая у меня движущая сила? Кто же способен познать самого себя?
Льюис выглядел так, как будто сейчас грохнется в обморок.
— Бенджи Ашер платил Джону Тигвуду? — спросил я.
Льюис ответил без всякого юмора.
— Он совал пачки денег в эти коробки для пожертвований, прямо при всех.
Немного помолчав, я спросил:
— Расскажи, что случилось в ту ночь, когда вы сбросили меня в воду?
— Я не предатель, — почти простонал Льюис.
— Ты свидетель, — уточнил я. — Свидетелям меньше дают.
— Я не разбивал твоей машины.
— Ты и Джоггера не убивал, — уточнил я. — Ты был во Франции. А что касается моей машины, то ты вполне мог это сделать.
— Я не виноват. Я никогда... Это он.
— Ладно, но... зачем?
Льюис только посмотрел на меня глубоко провалившимися глазами.
— Понимаешь, он вроде рехнулся. Все говорил, как тебе легко все достается. Почему у тебя все, говорил он, а у него ничего. Пожалуйста, говорил он, у тебя и дом, и деньги, и внешность приятная, и фирма, да и жокеем ты был отменным, и все тебя любят, а у него что? Люди не любят с ним встречаться, отворачиваются. Что бы он ни делал, тобой ему не стать. Он тебя просто ненавидел. Мне это было противно, но я боялся, как бы он на меня не набросился, если стану возражать, так что я и молчал... а у него был топор в машине...
— Он что, топором меня ударил? — спросил я недоверчиво.
— Нет. Монтировкой. Он сказал, у него в машине полно всяких инструментов. Когда он трахнул тебя по голове, мы засунули тебя в багажник моей машины, он побольше, чем у него, и он велел мне отвезти тебя на причал. Ты бы слышал, как он ржал!
— Вы что, думали, что я умер?
— Я... того... не знаю. Но ты же был живой, что-то бормотал, как в бреду, когда мы туда приехали. Я не хотел тебя убивать. Честно!
— Угу.
— Он сказал, мы оба повязаны. Сказал, что может устроить мне веселую жизнь. Как, мол, мне понравится, если меня выгонят с работы и я больше не смогу возить самых лучших лошадей на скачки.
Льюис замолчал, видимо, осознав, что именно это и произойдет с ним в будущем.
— Чертов поганец, — сказал он.
— Значит, вы вернулись из Саутгемптона, — продолжил я как само собой разумеющееся, — забрали топор и разрушили мою машину, гостиную и вертолет моей сестры.
— Он все это сделал. Он один. Он орал как сумасшедший и ржал. Изрубил все у тебя в гостиной. Такой сильный. Знаешь, он меня до полусмерти напугал.
— А ты стоял и смотрел.
— Ну, вообще-то... да.
— И получал удовольствие.
