Бабушка закрывала на миг глаза, почти бесшумно вздыхала:
— Не помню уже ничего. Давно было дело. Нет обиды, все улеглось. За Коленьку только спасибо ему. А так… Один раз приезжал сына проведать, не хотела я пускать, а сердце-то ведь не каменное. Только Коля к отцу не пошел, так и не повидались толком. А больше и не бывал. Другие дети пошли, от любимой ученой жены.
И в этих последних словах бабушки вдруг открылась мне все затаенное горе и боль от предательства, от одинокого своего житья. Хорошо, еще рядом была ее мать — мне прабабушка Мария, разделила все тяготы, помогла с внуком, так и вырастили они моего папку вдвоем в крепкой деревенской избе, на парном молочке от своей коровы, на домашних пирогах да шаньгах.
А вот далее пришлось бабе Тае изведать и самое худшее, верно, из всех женских горестей — пережить своего сына. Я хоть и не знала отца, но не могу его простить за то, что он всех нас бросил. Если, конечно, он сам ушел, если все это не досужие наговоры. Тогда пусть языки отсохнут у брехунов. Тяжело про это писать, слезы бегут по лицу, но хочется помнить…
Мне повезло, что у меня есть баба Тая. Не знаю, как бы я жила вместе с матерью и отчимом, вместе с маленьким капризным братишкой. Не очень-то он меня слушался, не особенно видел во мне родню, да что с него взять, мал еще Димка. Я уехала в город учиться, а он пошел в третий класс. Может, позже будем дружны, может, потом во мне сестрицу увидит, если будет на то нужда.
Итак, почти все школьные мои годы я обитала у бабушки. За огородами начинался лес, а наша улица спускается к озеру с красивым названием Щучье. Хотя щуки там уже редки, зато много ловится карасей, и недавно местный фермер запустил ротанов.
И так получилось, что заросший рогозом топкий берег и светлая березовая рощица всегда были для меня привычным продолжением моего дома.
Много приятных добрых впечатлений детства связаны у меня с прогулками по лесу вместе с бабушкой или друзьями. Вот зимним солнечным днем по проторенной лыжне мы всем классом идем далеко в лес на Крутые Лога. Это несколько глубоких оврагов, сообщающихся между собой.
Щедро занесенные снегом, Крутые Лога представляют собой отличные трамплины и горки для местных лыжников. Тропа петляет между молодых сосенок, я замечаю на снегу следы зайца, мелкие птичьи «почеркушки», дорожки лесной мыши. В стороне учитель показывает место тетеревиной ночевки, а дальше под старой березой на искристом снегу комки пестрых перьев — ночью здесь поживился мелкий хищник. Вдоволь объездив лыжные склоны оврагов, возвращаемся домой уставшие, но довольные, будто набрались здоровья и бодрости в зимней лесной сказке.
Весной, едва просохнут тропы, мы с бабулей часто уходили в лес наблюдать пробуждение природы. С восторгом находили в проталинах первые подснежники и даже грибы. Дома я сверялась с картинками в энциклопедии и определяла: сморчки. А ведь это почти что деликатес! В конце апреля — начале мая, как и многие односельчане, обязательно шли в лес за березовым соком. Попросту «березовкой».
Бабушка очень бережно делала надрез, а перед уходом тщательно закрывала дерном свежую ранку на стволе. Помню, даже гладила ладонью шершавый ствол и благодарила дерево за целебный напиток и заодно просила прощения, что повредил беззащитное березовое «тело». Золотистая верба, бурные ручьи у старой дамбы, настойчивые птичьи перепевки — вот лучшие воспоминания наших весенних прогулок.
Летом мы собирали в лесу землянику и костянику, заготавливали лекарственные растения. Бабушка научила меня отличать душицу, зверобой, репешок, ромашку аптечную.
— Крапива кровь чистит, калган (лапчатка прямостоячая) хорошо для желудка, а зверобой — он от многих болезней помогает.
Дома у нас хранился старинный, изданный еще в 1954 г. определитель растений под авторством Нейштадта. Бабуля помогала мне правильно собирать и засушивать растения для гербария. В сенях и в амбаре у нас все лето сушились на нитках пучки донника, ромашки, репешка и душицы, а на подносах под марлей листья подорожника и головки клевера.
Зимними вечерами мы пили ароматные травяные чаи и настои древесного гриба — чаги. Особенно мне нравился так называемый «копорский» или кипрейный чай. Для его изготовления мы собирали листья Иван-чая, прокручивали их на мясорубке, а потом недолго вялили в русской печи, досушивалось сырье также в сенях на противне.
После того как мама привезла из города книгу Л. Суриной о лекарственных растениях нашего края, я возмечтала освоить траволечение, исцелить одолевающие бабушку хвори. И, кажется, некоторые отвары, впрямь, улучшали сон, придавали сил.
В нашей семье всегда ценили дары леса. Ягодные варенья, травяные сборы, грибные заготовки. Всю щедрую осень в подполье копились банки с маринованными опятами, с солеными груздями и лисичками. Подберезовики и подосиновики, моховики и маслята сушили и замораживали.
Но особенно я любила бывать в лесу осенью. Спадает жара, исчезает занудливое комарье, деревья готовятся к последнему балу. Прогулки за грибами, боярышником и дикой калиной, поездки в Моховое болото за клюквой, брусникой и голубикой превращались для меня в настоящие приключения.
Еще в самые первые школьные годы я полюбила читать книги о природе Н. Сладкова и В. Бианки. И мне также хотелось стать настоящим естествопытателем. Я мечтала «подружиться» с бурундучком, приручить поползня, что прилетал к кормушке во дворе, выходить раненого лесного зверька.
По осени отец моей подруги Светы, что жила по соседству, частенько уходил на охоту. С озера дядя Паша приносил уток: чирков, острохвостов, свиязей, а из лесных походов порой тетерева или зайца. Однажды принес рябчика с перебитым крылом. Птицу посадили в свободную кроличью клетку. Рябчик отказывался от воды и пищи, и через пару дней умер. Мы со Светкой ревели на два голоса, так было жалко его. Может быть, после того случая у меня и возникло понимание большой ответственности за жизнь, что нас окружает.
Во время своих лесных прогулок я стала острее замечать свалки мусора на цветущих лесных прогалинах, чаще стали попадаться на глаза следы неприбранных кострищ, а рядом пустые бутылки и банки из-под пива.
Также приметила, как меняется с годами наше любимое озеро, на берегу которого и раскинулось село. Берега стали наступать, зарастать камышом, вахтой трехлистной. Рыбацкие мостики до лодочного причала становятся все длиннее. Вдоль этих деревянных досок мы — сельские ребятишки любили собирать в мелкой воде моллюсков: прудовиков и улиток.
В начале девяностых годов со дна озера выкачали и увезли на поля для удобрения ценный ил-сапропель. Наверно, в это время и нарушили хрупкую экосистему водоема. Вода стала «зацветать», уже с июня поверхность озера покрывается мелкой ряской, нитями зеленой тины. Почти исчезли бывшие ранее в изобилии моллюски — прудовики, а ведь это уже показатель серьезной загрязненности озера.
И охотников — «профессионалов» год от года становится все больше. На вездеходах, на моторных санях люди с оружием забираются в самую глубь леса. Глушат рыбу динамитом. Даже местные звероловы — старожилы сокрушаются, что мало стало тетеревов и лис, почти исчезли косули и лоси. О глухарях ничего не слышно, а раньше этих больших величавых птиц порой приносили мужички из леса, хвастались соседям об удаче.
