То, что сделали Pussy Riot, действительно вызвало какие-то медийные волны в обществе. Но эти медийные волны – детский лепет по сравнению с тем, что вызвал процесс в отношении Менделя Бейлиса в России в начале XX века. Вот что не должен был сделать Мендель Бейлис для того, чтобы не случились эти огромные демонстрации, тонны антисемитской литературы? Он, вроде, шёл мимо этого завода. Он не должен был там идти?.. В реакции на дело Бейлиса были задействованы все силовые структуры тогдашней Российской империи. Целенаправленно масло лилось в огонь, потому что была некая государственная концепция, что вот сейчас нужно направить народное недовольство в сторону евреев. Это решение было принято в Петербурге, не в Киеве, где шло дело Бейлиса и все были заряжены. И судья Болдырев, и отбор присяжных – из 12 было 5 членов “Союза русского народа”… И государственные обвинители. Обвинителем там выступало государство. Реакция на провокацию и сама провокация – это вообще не связанные вещи.
Скажу вам по поводу оскорбления разнообразных чувств. Может, кого-то удивлю, но я являюсь евреем. И по национальности, и иудеем по вероисповеданию. И вот в этом интернете, которым я занимаюсь последние 19 лет, существует огромное количество антисемитской литературы – текстов, обидных для моего народа, обидных для моей веры, огромное количество чудовищных нелепых домыслов про евреев и еврейские обычаи. Если бы я занялся тем, чтобы оскорбляться на каждый образчик антисемитского текста или изображения, или аудио, или видео, которые можно найти в интернете, мне бы не хватило времени больше ни на что – ни на сон, ни на еду, ни на работу, ни на семью. Я бы только сидел и обижался, и оскорблялся, и писал в прокуратуру требования принять меры, заблокировать то и это. Понимаете, это мой свободный выбор – реагировать или не реагировать, и как реагировать… В мутные годы, когда начиналась перестройка и как бы на свободе и вседозволенности вылезли всякие антисемитские организации, в том числе черносотенные, всякие общества “Память”, – помните, что они говорили?.. Шестиконечные снежинки в заставке погоды на Центральном телевидении – это сионистская пропаганда. Группа в свердловском тогда рок-клубе “Урфин Джюс” – это на самом деле “Orphaned Jews”, “еврейские сироты”.
Поэтому я считаю, что людям, которые пытаются создать casus belli
[165], которые пытаются быть насмерть оскорблены действиями Pussy Riot, – 30-ю секундами происшествия в Храме Христа Спасителя, когда их самих там не было и близко, – эта провокация была просто нужна, им просто хочется быть обиженными.
Чёрный сотня, что ты вьёшься…
[11.02.2005. ЖЖ]
В нашем постмодернистском компоте понятия правый/левый давно и, боюсь, необратимо виртуальны. Обсуждать всерьёз чью-либо “правизну” или “левоту” в России – мартышкин труд. Я говорю о совершенно конкретной развилке в местной общественной мысли, вокруг двух известных вопросов: “кто виноват?” и “что делать?”. Существует система отсчёта, согласно которой во всём виноват враг. Эта система отсчёта, полезная тем, что избавляет своих адептов от ответственности за собственные поступки, перекладывая её на плечи инородца, иноверца, иностранной державы, – и есть ксенофобия, в моём понимании. А уж кого назначили на должность врага – жида, лицо кавказской национальности, Ватикан или Америку – техническая деталь. Некоторые выбрали в этом списке одни и те же мишени. Только один лупит по ним спьяну из гранатомёта, а другой норовит из Лепажа в десятку, хитро прищурясь. Поэтому с эстетической точки зрения возникает иллюзия разницы в подходах. А по сути одно и то же зомбирование про вражьи происки. Пастырь при этом может быть чистоплюй, который не опустится до расизма. Но пастве этот миндаль не писан. Она объединяется на почве неготовности спрашивать с себя, любимого, и в смысле альтернативы всеядна. Поэтому весь тот черносотенный базар, до которого никогда не унизится пастырь, в его клубе составляет mainstream.
Сколько лет давать за “трейлер” и “спойлер”?
[26.09.2016. ЖЖ]
Один пламенный государственник на зарплате призывает сегодня с утра пораньше защитить русский язык от иностранных слов. В самой по себе идее поставить милицию и ФСИН на стражу русской речи нет ничего ни неожиданного, ни удивительного. Если у нас государственное чиновничество постоянно рвётся указывать гражданам, какие фильмы им смотреть в кинотеатрах, какое искусство должно выставляться в музеях и галереях, какие книги допустимо читать, на какие сайты заходить, в каком духе воспитывать детей, какую еду и лекарства принимать внутрь и что думать о событиях сентября 1939 года, то рано или поздно должны добраться и до госуправления словами языка – наладив цепочку совершенно понятных механизмов. Сперва через Госдуму и Совфед проводится ворох законов, содержащих запреты на те или иные импортные слова, устанавливается норма ответственности за их использование для юридических и физических лиц, потом подключаются МВД, ФСБ, Росгвардия, Роскомнадзор, СКР, прокуратура и суды для наказания нарушителей. Причём, очевидно, запрет употребления иностранных слов, как ответственность за всякое иное мыслепреступление, следует принимать по “антитеррористическому пакету” (не по экономическому же!), в результате чего нарушителям запретов будут сразу шить экстремистские статьи, “преступление против конституционного строя РФ”. Это значит, что любому расследованию будет придаваться гриф “особой важности”, который позволит поучаствовать в каждом из таких дел всей цепочке – от оперов ГУПЭ до генералов ФСБ, и все смогут заработать по палке в рапорт за успехи в очередном спасении Отечества от супостата…
Но это всё не интересно, о механизмах функционирования этой системы я не раз писал: топтунам без разницы, на что возбуждаться. А вот про сам феномен “засорения” русского языка иностранными словами стоит уточнить, откуда он взялся.
Конечно, любого образованного человека в наши дни просто обязан бесить тот адский наплыв бездумных иностранных заимствований, которыми за последнюю четверть века засрана устная и письменная русская речь. Ивенты с мерчендайзерами, коучи с икспириенсом в тимбилдинге, трейдинг бондами на стокмаркете, инсайт с инсайдом про экзит-поллы/АйПиО, вот это вот всё. Хорошо помню, как в 1993 году приезжал к нам в Израиль из Москвы покойный Илья Кормильцев, полиглот, умница и филолог, и привёз новый русский анекдот: “Наше почтовое отделение предлагает клиентам новые виды услуг: маркетинг, конвертинг, лизинг и прилепинг”.
Анекдот этот показался мне тогда очень смешным, но совершенно абсурдистским, в духе “сколько волка ни корми, всё равно у слона больше”. Лишь вернувшись в Россию несколько лет спустя, я осознал, до какой степени правдиво эта шутка отражала реальные процессы засорения повседневного русского языка. И понятно, что процессы эти не в последнюю очередь связаны с малой грамотностью и тотальным отсутствием чувства языка у внедряльщиков, которые своё профтехобразование получали на недельных экспресс-курсах, где нахватались терминов, но не имели ни времени, ни ума их осмыслить – и потащили в бизнес-практику, сформировав в каждой отрасли свой жаргон, богатый на бессмысленные иностранные кальки.
