С евреями – то же самое. Казалось бы, католический мир, под копирку принимаемые законы, что евреям запрещено селиться, буквально ногу ставить. Но что получается, когда у вас торговая республика и есть приоритет успешного осуществления коммерческих операций? Вам нужно с евреями торговать! А вы запретили им селиться в Лагуне, капитанам кораблей запретили брать евреев на борт, когда они собираются бросить якорь в районе венецианского порта. Это значит, что потом вам приходится на лодке плыть в Местре, чтобы с этими евреями торговать. В результате запрет на поселение евреев в Венеции отменяется Большим советом как не отвечающий интересам венецианцев. В то время как отношения с евреями во всех странах католической Европы определяются мракобесием, психозом, мифологией (христоубийство, кровавый навет), отношение Республики Венеция к евреям определяется собственными интересами жителей, чтобы евреи жили среди них.
Есть два известных литературных персонажа, которые были венецианцами: один из них – еврей Шейлок, другого зовут Отелло, и он мавр, комендант крепости Фамагуста, командующий венецианской армией. Два самых знаменитых в литературе венецианца – иностранцы, и в этом нет никакой проблемы с точки зрения Венеции.
Прагматическое отношение к существованию в городе инородцев и иноверцев, иностранцев и разнообразных посторонних людей являлось неизбежностью для Венеции, у которой не было ресурсной экономики. Эмигранты, привозная учёность, талант, навык, экспертиза были необходимостью, прагматическим выбором. Венеция по уровню своего технологического, государственного, военного развития опережала другие государства Италии и Европы на века.
О ростовщичестве. В Венеции всегда была успешной любая коммерция. Именно здесь придумали банки, бухгалтерию, двойную бухгалтерию. Венецианцы просто не могли объявить ростовщичество вне закона или оставить занятие ростовщичеством только евреям. В государстве, в котором торговля была центральным содержанием всей жизни, – не война, не династические браки, благодаря которым присоединяются территории, не успехи земледелия и изобретение плуга и мельничного жёрнова, – не могли объявить вне закона кредитную деятельность. Все со всеми, причём христиане с христианами, заключали кредитные договоры, благодаря которым брались взаймы одни деньги, а возвращались другие. Прагматизм требовал не мудрствовать.
Евреи же занимались ростовщичеством повсюду. Это связано было с тем, что обычно христианам заниматься этим было запрещено. В Италии, однако, не было запрещено. Но есть и другие причины, по которым евреи создали инфраструктуру: евреи интернациональны и связаны семейными узами, связаны системами взаимного понимания и доверия. Это позволило евреям работать в Европе Средневековья и Возрождения в качестве некоей системы SWIFT. То, что можно принять еврейское обязательство в Венеции и отоварить его у брата во Фландрии, было фактором куда более важным, чем всё, что Мартин Лютер и Папа Римский думали о греховности ростовщичества. Важно было, чтобы договоры работали. Если мы будем читать Пятикнижие Моисея как экономический трактат, то очень многое там сказано о необходимости выполнения заключённых договорённостей и соблюдения своих обязательств – перед равным тебе, перед рабом твоим, батраком твоим. В Танахе это повторяется бесконечно: обещал – делай, одолжил – верни, взял – компенсируй.
Венецианская Республика пришла к тому же самому, к осознанию, что заключённые договоры и их соблюдение – очень большая ценность.
[16.10.2008. ЖЖ]
Я совершенно точно могу сказать, сколько дней мне нужно в один приезд, чтобы пресытиться Бомбеем, Лондоном, Парижем, Питером, Стамбулом, Ригой, Нью-Йорком или Веной. Про Венецию я так до сих пор и не понял, сколько тут нужно проторчать, чтобы захотелось восвояси.
Венеция как Иерусалим
[04.01.2015. ЖЖ]
На первый взгляд, Венеция – прямая противоположность Иерусалиму. Потому что в Иерусалиме абсолютно все религиозно-исторические святыни (и христианские, и еврейские, и исламские) – одна сплошная условность, результат многовекового и совершенно произвольного втыкания в карту булавок задним числом. Одних Голгоф (с прилагающимися пещерами для погребения) насчитывается штук пять. И каждая, разумеется, та самая. Башню Царя Давида и Золотые ворота в Старом Городе (через которые, по идее, в Пасху 33 года н. э. въезжал на белом осле Христос) построил в XVI веке Сулейман Великолепный, герой всемирно известного турецкого сериала.
Полагаю, что и к топографии того квартала, который нынче зовётся у нас горой Сион, султан тоже приложил руку – недаром гробница Царя Давида имеет столь отчётливый магометанский дизайн… Не говоря уже о том, что весь Еврейский квартал, 3000-летней древности, начал строиться с нуля после Шестидневной войны 1967 года, потому что всю эту часть Старого Города иорданские войска за 19 лет оккупации превратили в одну большую груду щебня. А какой Авессалом похоронен в одноимённой гробнице на краю Гефсиманского сада – учёные спорят, но совершенно точно знают, что не тот, в честь которого эта гробница названа…
В Венеции, по идее, всё с точностью до наоборот, потому что тут мало воевали, практически не бомбили (бомба, которую австрийцы в Первую мировую уронили на Формозу, не в счёт), зато держать кадастровые книги и учитывать недвижимое имущество в Республике насобачились больше тысячи лет назад. К тому же, ни при какой власти тут никого не изгоняли в массовом порядке, даже евреев, так что куча палаццо по сей день принадлежит наследникам тех, кто их изначально строил. То есть практически все ходы записаны. На первый взгляд. А на второй выясняется, что неразбериха с историческими зданиями и событиями – в точности такая же, как в Иерусалиме. Даже если причина у неё другая: не череда войн и разрушений, а банальная лень проверять – у тех местных экскурсоводов, со слов которых записывали приезжие авторы путеводителей. Да и у местных авторов путеводителей дело обстоит не лучше.
Про Вольфганга Амадея Моцарта доподлинно известно, что он посетил Венецию один раз, в дни карнавала 1771 года, и провёл тут две недели. Существует дом, на котором в ознаменование 200-летия этого визита местными властями в 1971 году установлена памятная доска. Пишут, что в этом здании 15-летний Моцарт наслаждался гостеприимством “своих венецианских друзей”.
И всё бы прекрасно, только прямо через дорогу от этого дома с памятной доской находится Palazzo Molin del Cuoridoro. И его нынешние владельцы, со ссылкой на научные открытия венецианского профессора Кателлана, сделанные в 1990-х, рассказывают, что Моцарт на самом деле останавливался именно в этом палаццо, а не в доме напротив, где доска.
На витрине палаццо красуется плакат, сообщающий, что юный гений был гостем графа Франческо Фалетти ди Кастельмана (не путать с другим известным венецианцем с такой же фамилией!), каковой граф впоследствии, из-за своей широко известной склонности к прекрасному полу, послужил прототипом Дона Джованни из одноимённой оперы Моцарта. При этом на сайте Palazzo Molin рассказывается, что этот самый граф Фалетти ещё в 1752 году, за 19 лет до приезда Моцарта, был приговорён Верховным трибуналом Венеции к высшей мере. Может, это и не помешало ему послужить прототипом Дон Жуана, но гостеприимство Моцарту он в таком разе мог оказывать либо на кладбище, либо в тюрьме Пьомби, либо в своём родном Пьемонте, подальше от венецианских инквизиторов и палачей (по разным версиям, трибунал приговорил ди Кастельмана то ли к казни, то ли к пожизненному, но судили его в любом случае заочно – так что в Ca’Faletti его след простыл ещё за 4 года до рождения Моцарта).
