Всё случилось так, как и предсказывал Северин, хотя и по совершенно другим причинам. Вскоре после того как Северин закончил работу над книгой, «Алый зал» был распущен Тремя родами, захватившими власть, которые и объявили об учреждении Адамантовой Академии. В качестве официальной резиденции нового правительства была избрана Уника, до того бывшая оплотом науки и образования. Решения, принимавшиеся за янтарным столом в Санктуарии, проводились в жизнь во дворце правительства в Унике, и любая попытка воспротивиться им подавлялась гвардией в зародыше.
Это Уника разожгла войну в ночных убежищах. Уника была заклятым врагом братьев-бардов. Уника убила Финниана.
Фурия взяла с полки второй том. Ей пришлось пролистать довольно много, прежде чем она добралась до нужных страниц. Как и большинство описаний Зибенштерна, описание Уники было донельзя скупым. В своих романах он тоже не любил уделять деталям слишком много внимания, предполагая, вероятно, что читатель сам достроит необходимое в своём воображении. Создавая фундаментальный свод законов библиомантики, Зибенштерн действовал аналогично. Как он сам признал позже, это было ошибкой, ибо в лакунах, заполнить которые призвано было воображение читателей, ныне, словно раковая опухоль, вольготно расположилась идеология Академии.
Описание убежища, которое позже должно было стать причиной упадка цивилизации библиомантов, уместилось в «Книге творения» на четырёх страничках. Зибенштерн кратко обрисовал интернаты и школы Уники, дворцы с роскошными колоннами из белого мрамора, великолепные университеты, где преподавали выдающиеся учёные. Фурии, не посещавшей школ Уники, показалась неверной сама идея, вокруг которой возникло убежище, – любовь к книгам и литературе не та вещь, которой можно научить в школе. Уж это-то Зибенштерну, автору увлекательных приключенческих романов, полагалось бы знать самому.
Она внимательно листала дальше. О будущем Уники говорилось лишь в последних абзацах главы: там должно было располагаться правительство и были призваны заседать лучшие умы книжного мира.
В ночных убежищах Зибенштерн рассказал Фурии, что вписал её имя в последнюю «Книгу творения». Ей, и только ей одной он даровал власть исправить его собственные ошибки. «Перепиши „Книги творения“ – и ты изменишь прошлое, а вместе с ним – настоящее и будущее. Ты обладаешь достаточной властью, чтобы исправить все мои ошибки и глупости и сделать этот мир лучше».
Она не могла переписать судьбу Финниана: его имя не упоминалось в «Книгах творения». Но в его смерти была повинна Уника, а на судьбу Уники можно было повлиять.
Дрожащими пальцами Фурия вытащила из кармана перьевую ручку. Это была любимая ручка её отца, та, которой он работал над руководством Хансарта «Введение в безмятежный сон».
Она медленно сняла металлический колпачок и провела черту на своём запястье, чтобы расписать ручку. Потом девочка перелистнула страницы назад, к началу главы. Создавая «Книги творения», Зибенштерн постоянно правил их, вносил изменения, вычёркивал слова, предложения и вписывал новые убористым почерком между старыми строчками.
Она искала первое упоминание Уники, нашла его и уже приготовилась вычеркнуть.
Краем глаза Фурия заметила, что в свете фонаря, падавшем на книжную полку, что-то шевельнулось. Словно отряд муравьёв или огромная гусеница, на полке вытянулась и выстроилась перед книжными корешками длинная вереница букв.
Передние буквы образовали вопрос – как обычно, без знаков препинания:
Это была Эюя – буквенная стая, которую составляли буквы, выпадавшие из повреждённых книг. История библиотеки резиденции насчитывала несколько столетий, и за это время множество книг, хранившихся здесь, рассохлись или распались.
– А ты не вмешивайся, – сказала Фурия и поднесла ручку к бумаге.
На полке, на уровне глаз девочки, возник ответ Эюя. Сегодня она была необычайно общительна. Как и все книги, они довольно болтливы, когда встречают себе подобных.
– Ну и что?
– Я знаю, что делаю.
– Я уже всё решила. Уника убила одного из моих друзей. За это я уничтожу Унику.
Это было преувеличением. На самом деле Фурия не хотела никого убивать. Она собиралась отправить Унику в небытие. Если окажется, что Уники никогда не существовало на свете, значит, и Финниан там не погиб.
– Мне не стоило рассказывать тебе об этом.
– Но я же спасла Изиде жизнь, правда?
– Это лучше, чем если бы она умерла. – Горюя по Финниану, Фурия говорила от чистого сердца.
По щекам Фурии заструились слёзы. Вереница букв Эюя расплывалась перед её глазами, и, по-хорошему, это было к лучшему.
– Жизнь Финниана ценнее, чем какие-то дурацкие правила игры! Их можно будет переписать и создать новую действительность. Для него и Кэт я готова сделать гораздо больше этого!
Она неохотно заморгала, чтобы прочесть ответ буквенной стаи.
– Это значит, что моё имя действительно вписано в двадцать четвёртый том?
На секунду на полке воцарилась суматоха – возможно, Эюя просто хотела потянуть время.
– Хорошо.
Фурия повернулась вокруг своей оси, направила свет фонаря на противоположную сторону коридора и прислонила «Книгу творения», которую держала в руках, к книжным корешкам, находившимся на уровне её груди. На этой полке не копошились никакие живые предупреждения, только за своей спиной она слышала возбуждённое потрескивание книжного роя.
