– Ты заставила её застрелить собственного отца.
– Окончательное решение она приняла сама. Я только предложила ей помочь скрыться. Ей и этому мальчику.
– Твои люди убили Финниана. – Фурии удалось произнести эти слова, оставив за скобками чувства, заключённые в них. Вероятно, это происходило потому, что девочка воспринимала окружающую действительность в мельчайших подробностях, как будто её способность сосредоточиваться вдруг многократно усилилась без её участия.
«Ты справляешься?» – мысленно спросила она петушиную книгу. «Делаю что могу», – услышала она мысленный же ответ.
– Мне жаль, что он погиб, – продолжала Рашель. – Предполагалось, что всё будет иначе. Незадолго до перестрелки я помогла ему бежать и спасла ему жизнь, но последний отрезок пути он должен был пройти сам. Он знал, что времени было мало. И он понимал, чем это ему грозило.
У Фурии было что на это возразить, но сейчас она не хотела обсуждать смерть Финниана. С неохотой она призналась себе, что ей плохо удавалось видеть в Рашель Химмель виновницу его смерти. В подобных ситуациях она отчаянно желала, чтобы мир был чёрно-белым, чтобы людей однозначно можно было поделить на плохих и хороших. Но даже после полугода дружбы с мятежниками ей не удавалось этого сделать. Да, Рашель одолжила врагу своё лицо в качестве вывески, но она имела такое же отношение к преступлениям Академии, какое Фурия имела к акциям группы братьев-бардов. Даже Кэт не обвиняла Рашель в смерти Финниана.
– Чего ты в результате хочешь? – спросила Фурия.
– Поговорить с тобой. Провести переговоры, если угодно.
– Я не возглавляю Сопротивление и не могу говорить от имени остальных. Кэт следовало объяснить тебе это.
– Она объяснила, да. Мне нужно кое-что другое. Я хочу прекратить вражду между нашими родами, вражду между Химмелями и Розенкрейцами. К Академии и Сопротивлению наш разговор имеет лишь косвенное отношение.
Она обогнула стол и медленно подошла к Фурии:
– У меня были веские причины для того, чтобы отделаться от Джонатана Марша. Моё происхождение интересовало его лишь в качестве символа, который можно было использовать в своих целях, а затем чтобы убедить других в благородстве его собственных. Но среди влиятельных особ в Риме таких, как он, единицы. Среди большинства правящей верхушки живо уважение к старинным родам и желание подчиняться им – собственно, именно эти черты все эти годы позволяли паре непрошибаемых глупцов, заседавших в Санктуарии, принимать решения, касавшиеся всего мира библиомантов. Мы с Файтом разработали план. Мы хотели добиться членства в Совете, привнести свежие веяния в Санктуарий, если угодно. Но теперь Совета больше нет. А вот авторитет Трёх родов остался. Мой авторитет.
Рашель остановилась в полутора шагах от Фурии. В руках она держала свою сердечную книгу, однако та оставалась закрытой.
– Я собираюсь многое изменить, Фурия. Я не допустила, чтобы планы Марша по закрытию порталов в убежища осуществились. Возможно, наши потери не ограничатся убежищами, которые уже поглотили идеи, но в конце концов нам, надеюсь, как-то удастся остановить их распространение. А если погибнет всё, что ж, значит, так тому и быть. Но я не собираюсь запираться на пьяцца Минчио и прятать голову в песок.
– Ты не сможешь их удержать, – сказала Фурия, подавляя мысль, неуклонно укреплявшуюся в ней с того момента, когда она узнала правду о сущности идей: «Только я могу это сделать».
– Посмотрим. Однако для начала я хотела бы, чтобы мы помирились. Ты и я, семейство Розенкрейц и семейство Химмель.
– Когда мы встречались в последний раз, ты поклялась отомстить мне и моим друзьям, – напомнила Фурия.
– Да, и я всё ещё скорблю о Файте. Он был моим братом, и я любила его. Но вместе с ним я бы никогда не достигла того, чего мне удалось достичь после его смерти. Он был умён, но вспыльчив. На посту главы Академии он бы продержался недолго, а при падении увлёк бы за собой и меня. Только без него я могу довести до конца то, что мы начали вместе. – Во взгляде Рашель сквозил такой холод, что Фурия поёжилась, но бесчувственности там не было – лишь беспощадная логика и трезвый расчёт. – Моё сердце жаждет, чтобы виновники смерти Файта понесли наказание. Но мой разум говорит, что я многим им обязана. Только сейчас я могу воплотить в жизнь то, о чём мечтали и он, и я.
Фурия внимательно наблюдала за Рашель, отмечая каждое, даже еле заметное, проявление чувств на её лице. Первым движением её было повернуться и уйти: вражда между их семьями была гораздо больше и древнее их обеих. Однако в одном Рашель была права: вероятно, именно им судьба давала возможность изменить этот мир. Рашель хотела сохранить за собой власть, чтобы влиять на действия Академии. А сама Фурия… Что ж, время покажет, на что в состоянии повлиять она. Не всё сразу. Однако нельзя было терять времени, и ради этого Фурия была готова принести гораздо большую жертву, чем соглашение с Рашель Химмель.
– Что произойдёт, если мы действительно решим прекратить распрю между нашими родами? – спросила она. – Что будет, если мы сбросим со счетов обиды, которые наносили друг другу наши предки? Если мы начнём с чистого листа? Ты предлагаешь мне отправиться с тобой в Рим?
– Ни в коем случае! – Рашель улыбнулась. – Я боролась за власть не для того, чтобы делить её с кем бы то ни было. Ты никогда не согласишься со всеми мерами, которые я буду вынуждена принять. Хотя, я полагаю, с некоторыми мерами – может быть. Это компромисс, и далеко не худший.
– Мне придётся публично объявить, что я последний отпрыск семейства Розенкрейц и что мы с тобой заключили мир?
– Было бы неплохо. Это бы упрочило моё положение.
– Это будет твоя первая политическая победа. Ты ведь к этому стремишься, да, Рашель?
– Я оценю это по заслугам. И я готова кое-что предложить тебе взамен. Я никогда не имела ничего против экслибров. Мальчик, который был чтецом моей бабушки у нас в доме, – он мне даже нравился. Он погиб вместе с ней в Санктуарии.
Фурия молча кивнула, на этот раз тщательно следя за тем, чтобы не выдать себя. Уловка сработала: Рашель не стала углубляться в эту тему.
– Я прикажу открыть гетто. Это потребует некоторых усилий, но я уверена, что мне удастся настоять на своём. В убежищах экслибры получат такие же права, как и библиоманты. Даю тебе слово.
– При условии, что убежища просуществуют ещё несколько недель? – уточнила Фурия.
– Я полагаю, что именно ты сможешь что-то предпринять, чтобы они не исчезли. – Рашель покосилась в сторону разбитого зеркала, хитро улыбнувшись. – Кое-кто посоветовал мне довериться тебе.
– Кто?
– Не имеет значения. Просто делай то, что собиралась. Если же тебе удастся выполнить задуманное и мы все при этом останемся живы, заключи со мной мирный договор между нашими семействами. Обещаю: тогда у Сопротивления не останется больше причин продолжать борьбу.
