Главные достоинства, которыми тот обладал с точки зрения Игната, – это прекрасный крепкий сон, невзирая на возраст, и практически полная глухота, компенсируемая слуховым аппаратом, который тот снимал на ночь.
Еще одним несомненным достоинством, но не самого Эммануила Израилевича, а его квартиры являлись окна, выходившие на крошечный палисадник внутреннего дворика, не защищенные решетками или какими-то иными системами безопасности, – просто окна. Причина такой беспечности проста – абсолютно всем в доме и в районе было известно, что у дедульки в квартире нет совершенно ничего ценного, даже документов, что все ценности хранились у его детей и внуков, оберегавших своего патриарха таким образом от всякого рода мошенников и грабителей.
Игнат познакомился и подружился с дедком во время вынужденного карантина, пару раз помогая по-соседски его родным, доставив продукты и так, по мелочи, сразу же сообразив, как можно использовать причуды и особенности безобидного старикана. И смог сделать дубликаты ключей к его квартире и даже проверить этот «выход» из дома лично.
Пройдя этим путем – через квартиру и окно беззаботно дрыхнувшего Израилевича, – Игнат и «эвакуировал» тело девушки. Он совершенно точно знал, что во внутреннем дворике нет ни одной камеры наблюдения, давно позаботившись об этом обстоятельстве, поэтому достаточно спокойно, без суеты и торопливости, перетащил завернутое в одеяло тело через окно. Прошел к своей машине, которую всегда ставил только здесь, во внутреннем дворе, по той же причине – отсутствие видеонаблюдения. Завел на малых оборотах совсем тихо мотор, сдал назад, упершись багажником в самый полисадничек, и перенес тело в багажник.
Так же тихо отъехал и поставил машину на ее привычное место.
И тем же путем – через окно, которое не забыл закрыть, и квартиру старичка – вернулся к себе. Он нисколько не волновался, что приход Лики могли зафиксировать все те же вездесущие камеры наблюдения, уверенный на сто процентов, что она прошла через черный ход, на котором он давно уже вывел видеокамеру из строя и регулярно проверял ее неработоспособность, и Лика об этом прекрасно знала.
Хуже всего обстояли дела с ее телефоном, по которому полиция могла вычислить передвижения девушки по городу, но оказалось, что «на дело» она не взяла ни один из двух своих аппаратов, видимо, из тех же опасений – он же ей рассказывал в подробностях про отслеживание человека по смартфону, даже выключенному. Вот она и подстраховалась.
Или имелась для этого иная причина – не важно, главное, она существенно облегчила ему задачу.
И с чувством освобождения от душевной муки Миронин благополучно допил початую бутылку вина и лег спать. А проснувшись утром, позавтракав, в прекрасном расположении духа сел за руль подаренной Лике машины и перегнал ее в гараж их фирмы.
Пообщался с партнером, пожаловался на разрыв и расставание с любимой и на то, что напился по этому поводу вдрызг и ужасно себя чувствует, и уведомил, что собирается на недельку уехать в «Озерное».
Вернулся в квартиру, вызвал слесаря, который поменял замки в стальной двери, после чего собрал все свои немногочисленные вещи, перекрыл воду и газ, опустошил холодильник, выдернул из розеток все электрические вилки и уехал в свою квартиру уже на своей машине.
Ночью его спокойный глубокий сон не тревожили мысли о том, что в багажнике машины вот уж второй день лежит труп его бывшей возлюбленной. На следующее утро, не мучаясь никакими дребезжаниями совести и рефлексией, забросил в багажник рядом с уже остывшим телом штык-лопатку, которую держал дома для каких-то одному ему известных целей, хотя, когда имеешь загородный участок и сдвиг на конспирологии, много чего может понадобиться, и штык-лопатка не последняя вещь в этом списке.
И спокойно, никуда не спеша, поехал в «Озерное», совершенно не опасаясь, что его может остановить патруль ГИБДД и проверить багажник. По пути Игнат свернул на проселочную дорогу, отъехав от трассы буквально метров на двести, и, заехав в кусты, остановился. Взвалил на себя труп и отнес подальше, метров на триста, присматривая удобное место. Нашел небольшую выемку, образовавшуюся выворотнем корня упавшего лет десять тому назад дерева, успевшего сгнить в довольно буреломном, явно нехоженом месте, где и закопал тело Лики.
А приехав в «Озерное», изобразил перед матушкой, что у него страшное расстройство желудка, пожаловавшись, что даже пришлось останавливаться по дороге и сидеть под кустами. Подстраховался, соорудив себе алиби.
– Но как же так? – расстроился Ромка. – Зачем он ее убил? Он же ее отпустил. И все у него было бы хорошо, был бы как Монте-Кристо со своими деньгами, жил бы себе спокойно. Нашел бы другую девушку, если ему так уж надо было. А теперь он убийца.
– Потому что это не няшное зло, Рома, – попыталась объяснить парню Александра Юрьевна. – И не ужастик или кровавый детектив, который смотришь темной ночью на диване с какой-нибудь успокоительной вкусняшкой в потной ручке, чтобы обязательно было страшно, но безопасно. Это реальная жизнь, где все натурально, в которой смерть – это смерть, без запасной жизни, в которой по-настоящему больно, страшно и ужасно несправедливо и все по-честному. В которой этот недоделанный Монте-Кристо стрелял и чуть не убил твою мать. Вот так, Ром, – вздохнула она.
– Но в чем-то ты прав, Роман, – подбодрил насупившегося и окончательно расстроенного теткиной отповедью мальчишку Северов. – Скорее всего, он не стал бы убийцей и так и продолжал бы спокойно сидеть на своей «золотой горе» и жил бы дальше, может, действительно встретил какую-то другую девушку и все бы у него срослось замечательно. Если бы Лика не вернулась за деньгами.
– А зачем она вернулась? – возмутился немного обиженно Ромка. – Он же ее отпустил, и даже все вещи и подарки ей отдал, и не собирался ей мстить. Ведь правда не собирался?
– Правда не собирался. Игнат хотел только одного: поскорей забыть о ней, пережить эту душевную боль и жить дальше. Но она не могла оставить деньги, не могла, и все. Для нее это когнитивный диссонанс, все равно что пойти против своей натуры. Расчетливая, развращенная, циничная, в чем-то очень хитрая, но, по сути, глупая в своей патологической жадности девица, одержимая страстью к вещизму, для которой засахаренный глянец – практически библия ее верования. Мечтавшая до дрожи о шикарной жизни, роскоши, о богатстве, желая получить все, сразу и много, не гнушаясь ради этой цели ничем.
– Нельзя играть с человеком в сердечные игры, – внесла и Анна свою лепту в оценку ситуации, подхватив эстафету у Северова: – Это губительно для того, кто играет, и того, кто любит. И всегда несет отчаянную расплату. Всегда.
– Гибельная любовь, – вздохнула Лена.
– Ладно, считайте, что вы все объяснили, – вздохнул недовольно Ромка. – Я понял, что Лика эта сама виновата, что погибла.
– Не совсем так, – усмехнулся его воинственно-нахохленному виду Северов. – Ты же, если ужасно разозлишься на кого-то, даже если тебя очень сильно и несправедливо обидели, не кидаешься колотить того человека и не мечтаешь его убить. Потому что умеешь справляться со своими эмоциями, умеешь здраво мыслить и понимаешь, что, как бы обидно ни было, это не повод к ненависти и желанию уничтожить другого человека. Есть определенная грань, которую нельзя переступать, нельзя, и все. Он взрослый, адекватный человек, он не находился в смертельной опасности, к нему не применяли непереносимые физические пытки и тяжелое психологическое воздействие. Его не ограбили, смертельно не угрожали его родным и близким, не свели с ума страшной гибелью любимых людей. Да, он испытывал глубокие душевные переживания, но он соображал, что делает, и обязан был остановиться как в моральном, так и в чисто физическом, человеческом плане, не имея права переступать эту грань и убивать. К тому же это первое убийство девушки вынудило его совершить два последующих и попытаться убить Анну.
