Начинал Рейнбот вроде бы неплохо, выступив в роли этакой «новой метлы». Один пример. От своего предшественника, принимая дела, он получил самые хорошие характеристики на пятерых приставов. Арефьев – «опытен, обывателями любим», Воронец – «опытен, довольно распорядителен, добрый начальник», Ползиков – «достаточно опытен и распорядителен», Львович – «довольно опытен, распорядителен».
Вот только совсем скоро самое поверхностное расследование мало что оставило от этих светлых образов. Оказалось, что Арефьев берет взятки не только деньгами, но и шелком, швейцарскими часами, фруктами, мужскими галстуками – всем, что подвернется. Пристав Воронец (как сообщили Рейнботу из Департамента полиции) во взятках не отстает, а кроме того, продает на сторону конфискованные револьверы. Ползиков хапает не хуже коллег, да вдобавок регулярно присваивает деньги, выделенные на жалованье ночным сторожам. Львович за взятки позволяет открывать на своем участке всевозможные торговые заведения, которые по тогдашним регламентам вообще нельзя было открывать.
Рейнбот всех пятерых уволил. Вообще, нужно заметить, что Рейнбот – фигура достаточно сложная, и изображать его одной лишь черной краской, безусловно, не стоит. Московская полиция тогда переживала не самые лучшие времена из-за декабрьских событий 1905 года и находилась, опять-таки пользуясь современными терминами, в серьезном психологическом шоке. Во время боев она, не обученная бороться с такими беспорядками, понесла большие потери убитыми и ранеными. Революционное брожение продолжалось, постреливали и швыряли бомбы террористы, городовые потеряли в глазах обывателей прежний престиж. Извозчики и ломовики (кучера грузовых телег) в самом массовом порядке перестали соблюдать правила уличного движения, на замечания отвечали ругательствами, а один из них, когда его остановили ночью за какое-то нарушение, взял да и огрел куском железа по голове городового и двух ночных сторожей. Бытовало нечто вроде лозунга: «Прошло ваше время, аспиды». Дошло до того, что частенько городовые стояли на постах пьяные – вещь прежде немыслимая.
Рейнбот довольно быстро самыми энергичными мерами навел порядок. И немало сделал для повышения боеспособности полиции. На четыре с лишним тысячи служивых приходилось всего 1332 револьвера, тех же устаревших «смит-вессонов» (половина из них – неисправные). На Тульском оружейном заводе Рейнбот заказал 750 наганов, но, чтобы их оплатить, пришлось манипулировать с казенными средствами, подделывая бумаги, поскольку официальных ассигнований на перевооружение не было. Точно так же обстояло и в другом случае. Рейнбот добился, чтобы городовых вооружили трехлинейными винтовками, но, согласно старым традициям русского разгильдяйства, винтовки поступили без ремней. Городовые выходили из положения, как могли: кто привязывал револьверный шнур, кто простую веревку, кто вообще таскал винтовку на плече, как дубину. Узнав об этом, Рейнбот ремни закупил, но и тут пришлось устроить подлог (револьверы Тульского завода были оплачены деньгами, якобы выданными приставам в виде наградных, что-то похожее пришлось устроить и теперь).
А волну пригородных митингов, вспыхнувших под Москвой весной 1906 года, Рейнботу и вовсе пришлось сбивать за свой счет. Дело в том, что попытки устроить облаву и задержать зачинщиков регулярно проваливались – митингующие выставляли в значительном отдалении дозорных-велосипедистов, те, конечно, опережали пеших городовых, и сходка успевала разбежаться. Тогда Рейнбот на собственные деньги купил десять велосипедов, посадил на них переодетых в штатское городовых, и этот «летучий отряд» не ударил в грязь лицом – митинги быстро пошли на убыль…
Хотя Рейнбот и немало сделал для московской полиции, все же его дела никак не дают забыть об оборотной стороне медали: той самой разветвленной и отлаженной системе взяток и вымогательства, идущей снизу вверх и замыкавшейся на Рейнботе. Тактика у Рейнбота была своеобразная: помимо прочего, он любил принимать «пожертвования» в благотворительный полицейский фонд, после чего жертвователи волшебным образом как-то улаживали прежние неприятности. Рейнбот однажды объявил публично, что полностью ликвидирует в Москве публичные дома и прочие «места свиданий». Однако содержатели этих заведений внесли в благотворительный фонд десять тысяч рублей – и все осталось по-прежнему. Точно так же обстояло с содержателями клубов, где велись азартные игры из тех, что были запрещены законом, – стоило им внести крупные «пожертвования», как полиция тут же стала обходить их заведения стороной, словно они стали невидимыми…
Было еще много всякого… Отдельная песня – это, если можно так выразиться, интимная связь Рейнбота с хищениями на железной дороге, тоже сложившимися в систему…
Но сначала нужно подробно рассказать об обстановке на железных дорогах, думаю, читателю это будет небезынтересно.
Полиции там не было вообще. Охрана порядка и грузов была еще в 1867 году возложена на жандармские управления железных дорог. Каждому управлению отводился участок дороги в 2000 верст (верста = 1,06 км), а участок, в свою очередь, делился на десять отделений по 200 верст каждое. Жандармы обязаны были следить за порядком на вокзалах и станциях, не допускать в «полосу отчуждения» посторонних лиц, следить за целостью рельсов и дорожных сооружений (стрелок, семафоров и прочего), оказывать помощь пострадавшим при крушении поездов, патрулировать депо, мастерские, склады, подъездные пути, раз в месяц делать обход отделения и даже проверять качество продуктов в станционных буфетах.
Ну и, разумеется, бороться с кражами из поездов – как грузовых, так и багажных вагонов пассажирских составов. Вот это и оказалось самой трудной задачей. Кражи приобрели огромный размах. Борьба с ними осложнялась тем, что сами жандармы не вели оперативно-разыскной деятельности – в их составе попросту не было соответствующих отделов. Обычная полиция, в том числе и сыскная, в «полосе отчуждения» регулярно не работала. Жандармам к тому же разрешалось сопровождать только те товарные поезда, что везли ценностей на сумму свыше 100 000 руб.
Еще в 1899 году между министрами внутренних дел и путей сообщения возникла переписка насчет создания особой железнодорожной сыскной полиции, которая параллельно с жандармами работала бы в полосе отчуждения. Дело было, безусловно, полезное и нужное, но утонуло в бюрократическом болоте. Министры годами дискутировали, кому будет подчиняться этот орган и кто будет оплачивать его содержание. На том и кончилось. Сыскная железнодорожная полиция так никогда и не появилась…
При этом на жандармов взвалили кучу обязанностей, которые, пожалуй, при всем рвении нельзя было выполнить на практике: проверять исправность люковых запоров и вагонных засовов, не допускать к погрузке посторонних, не имеющих нужных документов, присутствовать при наложении пломб, вторично осматривать пломбы и замки перед отправлением поезда, вскрывать вагоны и с понятыми проверять грузы в подозрительных случаях, требовать от начальников станций, чтобы при длительной стоянке вагонов с ценными грузами их не рассредоточивали, а держали собранными, освещенными, под охраной сторожей. Да еще выезжать на место всякой железнодорожной катастрофы. В штат управления, курировавшего участок дороги (2000 верст, напомню), входило от 120 до 300 офицеров, чиновников и унтеров: хоть разорвись.
