Жили-были они, процветали… Обслуживание было поставлено качественно – к услугам гостей имелся толстый альбом с фотографиями «дневных красавиц», как легко догадаться, голеньких и в самых завлекательных позах.
Вот только однажды туда в очередной раз пришел адвокат не из мелких… И стал разглядывать с большим интересом «новые поступления»… И обнаружил там фотографию своей законной супруги…
И буквально взбесился. Настолько, что предал дело огласке. Какая-то причудливая у него была логика мышления: то, что его жена подрабатывает в борделе, адвоката разозлило до крайности – а сам он что, регулярно туда наведывался в бильярд играть? Но вот так уж сложилось: нашумел…
Хозяев заведения быстренько арестовали, и как-то так обернулось, что в бульварные газеты попали имена и клиентов, и «фотомоделей». Не знаю всех подробностей, но вполне могло оказаться, что и имена адвоката с ветреной супружницей тоже. В этом случае он наверняка горько пожалел, что не удержал язык за зубами…
Все эти полицейские строгости – аресты, обыски, суды – происходили исключительно оттого, что оба помянутых заведения (и немалое число им подобных) работали абсолютно нелегально. Так сказать, без лицензии. Или без патента. То ли хозяев жаба давила отстегивать полиции за «крышу», то ли, что вероятнее, хотели избегать лишней огласки из-за специфического состава клиентов и веселых дам.
В то же самое время вполне легально действовали и «обычные» публичные дома и «уличные феи». Следовало лишь зарегистрироваться в полиции и соблюдать определенные правила. Открывать публичные дома могли только женщины в возрасте от 35 до 60 лет (наверняка в иных случаях служившие подставными лицами для дельцов противоположного пола), обязанные следить за чистотой помещения, вести финансовую отчетность (налоги – великое дело, на них любая держава стоит!), организовать регулярно медицинское освидетельствование проституток.
Жизнь подобного легального заведения блестяще описана в романе А. И. Куприна «Яма». Положа руку на сердце и чуточку покраснев, признаюсь: отличное знание предмета проистекает оттого, что классик русской литературы был не теоретиком, а, так сказать, практиком, и жизнь заведения наблюдал, как бы поделикатнее, изнутри. И не был среди классиков каким-то досадным исключением: мимо «веселых домов» не проходили и А. С. Пушкин, и Л. Н. Толстой, и А. А. Блок, и А. П. Чехов. Ну, что поделать: как говорится, такова се ля ви, классики тоже были людьми со всеми присущими слабостями (я бы сказал, вполне безобидными на фоне, скажем, тяги к малолеткам, мальчикам или наркоты…).
Согласно тем же регламентам, публичные дома должны были располагаться не ближе 150 метров от церквей и учебных заведений (что, насколько можно судить по свидетельствам современников, ничуть не мешало великовозрастным гимназистам ходить туда в гости, переодевшись в «штатское»). Окна должны быть зашторены наглухо, а «сотрудницы» борделей обязаны появляться на улице числом не более двух, одеты скромно, употребляя как можно меньше косметики.
С «уличными феями» обстояло и того проще. Они сдавали в полицию паспорт, получали взамен «желтый билет» и могли заниматься своим незатейливым ремеслом сколько душе угодно. Правда, опять-таки с соблюдением определенных правил: не приставать к потенциальным клиентам «развязно», косметикой опять-таки пользоваться поскромнее. В питерский Пассаж, на четырех проспектах, Невском, Литейном, Владимирском и Вознесенском, и на двух улицах, Большой и Малой Морской, «желтобилетницам» появляться запрещалось, однако, как, возможно, уже догадался иной проницательный читатель, «уличные феи» и туда регулярно со всем старанием просачивались (поскольку клиент там гулял «икряной»), старательно маскируясь «под приличных».
В Петербурге еще с 1843 года роль «департамента проституции» совершенно официально играл Врачебно-полицейский комитет. Врачебная его часть занималась своими прямыми обязанностями – медосмотрами и их организацией. Полицейскую много лет возглавлял чиновник Первушин, имевший в своем распоряжении два десятка агентов в штатском, занимавшихся чисто «оперативной» работой по надзору и за борделями, и за «уличными феями».
И все бы ничего, вот только в Департамент полиции поступило чересчур уж много компромата на означенного Первушина. Согласно оперативной информации выходило, что «член-распорядитель» (как официально именовалась должность Первушина) много лет лихоимствует с нешуточным размахом. И не только этим грешен…
По донесениям выходило, что Первушин обложил регулярной «данью» все легальные публичные дома Питера и изрядное количество «уличных фей» – через некоторых своих агентов из особо приближенных. Кроме того, Первушин регулярно и с размахом веселился в «подвластных» ему борделях, частенько устраивая настоящие оргии, в которых участвовали и его добрые знакомые (все, естественно, «за счет заведения»). Некоторых девиц он, словно иной король, назначал своими фаворитками, посещал чаще других, и хозяйки «фавориток» пользовались особенным покровительством и льготами.
Поначалу этому не верили – не оттого, что кто-то был в доле (Первушин как раз ни с кем не делился и никому не «отстегивал», пользуясь определенной автономностью своей конторы). Не верили по чисто человеческим причинам: слухи об оргиях Первушина наружу никогда не выходили; проститутки и пискнуть боялись, зная, сколько неприятностей им в случае чего может причинить сей господин; служил Первушин много лет и пользовался репутацией человека честного, исправного служаки.
Однако со временем информации скопилось столько, что приходилось, хочешь не хочешь, поверить всему. Власти работали в режиме «закручивания гаек» – меньше двух лет назад в Петербурге как следует поработала сенатская ревизия Нейгардта, примерно с тем же размахом и энергией, что комиссия Гарина в Москве. Увольнений по «порочащим обстоятельствам» и судебных процессов состоялось немало. Правда, в отличие от Москвы, основной удар Нейгардта был направлен не на полицию, а на чиновников городской управы (за которыми водилось много интересных грехов), но при необходимости прихватывали и полицию. Так что за Первушина пришлось взяться всерьез. Сначала его и нескольких агентов вышибли в отставку. Потом отдали под суд. Агенты, как мелкая сошка, проскочили меж когтей правосудия, а вот Первушин на скамье подсудимых прочно обосновался… Ну а проститутки, как уличные, так и «стационарные», продолжали работать в «прежнем режиме». Нужно добавить, что существовал еще один вид «мест для свиданий» – так называемые «отдельные кабинеты», в том числе и в самых «гламурных» ресторанах, куда полиция в случае чего входила крайне вежливо, стараясь не топать сапогами и вообще не отсвечивать. Если вообще входила… В «кабинетах», впрочем, встречались не только проститутки с клиентами, но и парочки, крутившие романы без всякой финансовой подоплеки. Никаких полицейских разрешений на устройство кабинетов не требовалось, а собственно, невинно таращили честные глазки рестораторы: с какой стати? Нет ведь ничего криминального в том, что подгулявшая компания или вполне приличная на вид парочка желает отужинать не в шумном общем зале, а в отдельном кабинете. Ну, а то, что там стоят большие и крайне удобные в некоторых отношениях кушетки… Нет ровным счетом никаких регламентов, предписывавших рестораторам, как именно им следует меблировать помещение. Так что «отдельные кабинеты» процветали до самого краха монархии – еще и оттого, что там порой искали уединения с дамами такие персоны, от которых шарахнулся бы любой пристав…
