Однако, как писал в одном из рассказов Аркадий Гайдар, «вроде все хорошо, да что-то нехорошо». Хватало случаев, когда эффективно работать полиции мешали неписаные законы, которые в России частенько были сильнее писаных. Ни один блюститель порядка или сыщик, в каком бы чине ни был, не осмелился бы сунуться во дворец кого-то из великих князей или какой-нибудь особо важной персоны, либо принятой при дворе, либо просто-напросто обладавшей нешуточными, уходившими на самый верх связями. Хотя там частенько запрещенный коньяк лился рекой, а отплясывали так, что трещал дубовый паркет. Не во всякий ресторан полицейские могли решиться войти с проверкой, пусть даже располагали точной информацией о «чаях», «минералке» и прочих «маседуанах». Гламурные заведения регулярно навещали «попить чайку» столь важные и влиятельные персоны, что способны были в два счета устроить любому полицейскому чину грустную жизнь.
И наконец… Ни один полицейский или сыщик, будучи в здравом уме и трезвом рассудке, не рискнул бы и за версту приблизиться к великому князю Александру Михайловичу, с начала войны и вплоть до революции через целую сеть подставных лиц развернувшему на широкую ногу подпольную торговлю спиртным (да и не рискнули бы тронуть кого-то из подставных лиц, стань точно известно, на кого тот работает). Грустный парадокс эпохи в том, что члены дома Романовых были официальным образом выведены из «правового поля», и действие любых законов Российской империи на них не распространялось…
Ну, а коррупция… Куда же от нее денешься? Когда это ее удавалось истребить начисто?
Пристав Пресненской части Карпов и околоточный надзиратель Скавронский отсидели на гауптвахте за «непрекращение пьяного разгула в ресторане „Малоярославец“». Правда, в этом случае неизвестно точно, во взятке ли дело или просто в лености. Зато в деле околоточного надзирателя Новикова никаких неясностей не имелось. За руку его не схватили, но не поверили, что он по чистому разгильдяйству очень долго не давал хода заявлению о том, что в одной из пивных лавок на его «земле» не только торгуют открыто разрешенным пивом, но и с черного хода вовсю продают и запрещенную водку. Возможно, имелись на околоточного и какие-то оперативные материалы. Как бы там ни было, из полиции его поперли в три шеи.
Гораздо более везучим (или вовремя делившимся с кем надо) оказался пристав 2-го Арбатского участка Жичковский. «Шинкарей», как тогда называли подпольных торговцев спиртным (сплошь и рядом не имевших отношения к питейным заведениям), он расплодил на своем участке немерено и крышевал их так старательно, что довольно быстро сколотил целое состояние. Как-то мимоходом купил двум своим любовницам автомобиль, двух верховых лошадей и мотоцикл (судя по последнему подарку, уже тогда среди дам были любительницы мотоспорта).
Понемногу на пристава накопилось немало компромата. И начальство его наказало – перевело в другой участок, чуточку непрестижнее (где он вряд ли оставил прежние привычки). На место Жичковского назначили нового пристава, имевшего репутацию человека, который не берет. Грустный юмор ситуации в том, что на прежнем месте службы остался в той же должности старший помощник Жичковского Шершнев – и его «адъютант по крышеванию». Видя, что Фортуна сама идет в руки, Шершнев скрыл от нового начальства сведения о тайной торговле спиртным на участке, все точки взял под свою уже единоличную крышу и увеличил ежемесячные поборы втрое. Потому что цинично набрехал «шинкарям»: новый пристав тоже в курсе, в доле, надо делиться и с ним. Кто бы из «шинкарей» это проверял? Покряхтели и платили дальше, как миленькие.
Особенным расположением Шершнева пользовался лавочник Меркулов (возможно, попросту платил щедрее всех остальных). Новый, только что назначенный околоточный надзиратель (тоже явно из честных) очень быстро прихватил Меркулова на «шинкарстве» и стал оформлять соответствующие бумаги. Меркулов помчался к Шершневу. Тот моментально вызвал околоточного и учинил ему прежестокий разнос, потребовав впредь «не совать носа, куда не посылают», поскольку «слишком молод еще, жизни не знаешь»…
Потом произошел вовсе уж анекдотический случай. Новый пристав, все же узнавший о тайном «приработке» Меркулова (быть может, и от того самого околоточного), приказал Шершневу сделать у лавочника обыск. Шершнев тут же предупредил «подопечного» о грядущих неприятностях, и тот затаился на время. Но запасы спирта и не подумал убирать из лавки, всецело полагаясь на «благодетеля». И рассчитал все правильно: явившись с двумя понятыми из числа местных жителей, Шершнев поворошил пару ящиков с квасом, заглянул в пару комнатушек, после чего объявил, что ни капли спиртного не обнаружил, о чем сейчас и составит в участке протокол, а понятые распишутся.
Так и произошло. Понятые протокол подписали без малейших протестов и отправились домой. По дороге обоим захотелось выпить. Как местные, они прекрасно знали, что спирт у Меркулова есть. Зашли к нему, без хлопот затарились и изрядно набрались (есть подозрения, что они там затаривались и раньше, иначе почему Меркулов так легко продал им запретный товар?). И долго потом, хохоча, чуть ли не на каждом перекрестке рассказывали эту историю. Шершневу все эти разговоры сошли с рук… Зато в одном из участков Рогожской части за «крышевание» «шинкарей» выперли со службы всех околоточных – ну, вот так им не свезло…
Одно хорошо: стройной коррупционной системы, подобной рейнботовской (или американской в годы тамошнего «сухого закона»), так и не возникло. Времена стояли другие: и коррупционеров не так уж и давно изрядно проредил сенатор Гарин, и власти всех ветвей стали к лихоимцам не так снисходительны. Да вдобавок за полицией, словно охотник из кустов за дичью, зорко бдила «либеральная общественность», к тому времени изрядно окрепшая, имевшая сильные позиции в Государственной Думе и мощную прессу. И стремившаяся при любом удобном случае побольнее цапнуть «царских сатрапов, душителей свободы» – как путем шумных газетных кампаний, так и запросов в Думе.
Вообще-то было в этом и кое-что положительное: наличие сильных и хорошо организованных «зорких соколов» все же влияло на снижение коррупции и попытки лихоимцев организоваться, «как при Рейнботе». С другой стороны, либерализм, так уж ему от роду написано, всегда был палкой о двух концах…
Довольно долго работала практика, по которой все пойманные в Москве лица, бежавшие с мест высылки, автоматически подлежали трехмесячному аресту. Однако в конце 1913 года московский градоначальник Адрианов был вынужден это правило отменить. К каким последствиям привела эта забота о правах человека, подробно писал В. А. Гиляровский: «Этой меры боялись преступники, а теперь хлынули в Москву, зная, что за появление их в столице при задержании передадут мировому судье, который нередко присуждает таких к аресту от 3 до 7 дней. И весь преступный элемент потянулся в столицу, где удобно скрываться и удобно видеться с орудующими в Москве и пока не попавшимися ворами и разбойниками, которые охотно принимают опытных сообщников. Преступная биржа растет благодаря удобствам свиданий для плохо одетых в воровских притонах – чайных и бильярдных, – а для тех, которые почище, – на ипподромах, около тотализатора. Сыскной полиции до смешного мало, чтоб следить за разрастающимися не по дням, а по часам притонами».
