Все логично. Революция – это процесс, в котором участвуют широкие народные массы. В феврале семнадцатого это имело место, а потому те события вполне можно именовать «революцией». В октябре семнадцатого случился именно что переворот – акция, произведенная относительно небольшим количеством людей. Ну да, не было никакого штурма Зимнего, а кто спорит? Большевистские солдаты, матросы и рабочие помаленьку просачивались во дворец через многочисленные задние двери, которые никто не охранял по причине ничтожно малого числа защитников Зимнего. А когда большевиков набралось гораздо больше, чем юнкеров и девиц из женского батальона, они без особых хлопот разоружили защитников, прошли к кабинету, где, постукивая зубами от страха, сидели члены Временного правительства, и как-то даже скучно и буднично объявили, что все арестованы. Керенский к тому времени сумел сбежать. Правда, переоделся он матросом, а не в женское платье. Что интересно, первыми слух о том, что Керенский бежал, переодевшись сестрой милосердия, пустили не большевики, а белогвардейцы, люто ненавидевшие Керенского в первую очередь за то, что он проделал с армией.
К чему это я? Да к тому, что все это, и слово «переворот», и позорное бегство Керенского, и обстоятельства взятия Зимнего, как раз и свидетельствуют о совершеннейшем ничтожестве и крахе Временного правительства, защитников у которого отыскалась лишь жалкая кучка.
В Москве бои, правда, были посерьезнее и жертвы гораздо более многочисленными. Но причина не в любви к Керенскому. В Москве дрались в основном юнкера. С чьей-то легкой руки повелось считать, что тогдашние юнкера были ясноглазыми мальчиками, учащимися военных училищ и кадетских корпусов, которых злые большевики безжалостно перебили.
Были и мальчики. В небольшом количестве. А основная масса тех юнкеров – вполне себе взрослые фронтовики, учившиеся на многочисленных краткосрочных курсах прапорщиков. Когда юнкера еще при Временном правительстве разгромили редакцию большевистской газеты «Правда», они сфотографировались на память. Снимок сохранился и частенько появлялся и в посвященных революции книгах при советской власти. Так вот, ни единого «ясноглазого мальчика» там нет. Фотографу позируют крепкие усатые дядьки лет двадцати пяти – тридцати…
Ничего удивительного. Фронт отчаянно нуждался именно в младших командирах, прапорщиках, командовавших взводами. Их выбивало в первую очередь, процент потерь колоссальный. А потому было открыто множество краткосрочных курсов прапорщиков, куда, особенно во второй половине войны, в конце концов в массовом порядке направляли, уже наплевав на социальное происхождение, неплохо показавших себя в боях солдат – лишь бы были грамотными.
Большинство этих солдат происходило из крестьян. И на курсы они шли с величайшей охотой. При тогдашнем жестком сословном делении получить золотые погоны, пусть с одной-единственной звездочкой, для крестьянина означало взмыть по социальной лестнице сразу на несколько ступенек. Из почти бесправного пахаря, которому может заехать в зубы любой урядник и огреть плетью любой становой пристав, превратиться в «его благородие», которому тот же урядник обязан первым отдавать честь. Так что в Москве юнкера столь ожесточенно дрались не за Керенского – кому он сдался? – а за сохранение прежнего порядка, при котором они могли получить желанные золотые погоны. Вот и объяснение…
В общем, пришли большевики, разогнали бардак, а слегка укрепившись, стали создавать свои правоохранительные органы, в том числе и уголовный розыск.
Но это уже совсем другая история, к которой мы, не исключено, еще вернемся.
А в заключение: не пройдет и двух лет, как мы будем отмечать трехсотлетие русской полиции. Которой, право же, есть чем гордиться.
