В январе 1915 года случился крупный пожар в главном корпусе воздухоплавательного отдела Русско-Балтийского вагонного завода, сгорел задел деталей для лёгких самолётов И. Сикорского.
Матвей узнал о пожаре из утренних сводок и не предполагал, что расследовать придётся ему. Почти сразу его вызвали к начальству.
Фон Коттен поручил Матвею проверить все обстоятельства пожара. Случайность или диверсия? Матвей в помощь себе взял ротмистра Барсукова. Формально военная контрразведка была создана в 1909 году. А фактически ни на фронте, ни тем более в тылу её представителей не было. И все дела о чрезвычайных происшествиях приходилось расследовать жандармам, Охранному отделению. Вдруг злой умысел? И если не найти, не арестовать злодея, произойдёт повтор.
Лёгкие самолёты Сикорского использовались для разведки или корректировки артогня. РБВЗ, его воздухоплавательное отделение, в мае 1915 года переименованное в Русско-Балтийский воздухоплавательный завод, чаще называли Авиа-Болт, продавало армии эти самолёты по 14–15 тысяч рублей за штуку. Задел деталей из фанеры, перкаля, дерева, был на двенадцать аэропланов. Причём дерево специальным образом высушенное, обработанное лаком, чтобы не напитывалось влагой под дождём или в туман.
Василий Барсуков был переведён при помощи и пособничестве Матвея в столицу. В Петербурге и масштаб побольше и опыт нарабатывается быстрее, поскольку есть у кого поучиться, опытных сотрудников хватает. Матвей поручил Барсукову допросить рабочих, нет ли преступной небрежности в работе? Детали сами не возгорятся, нужен источник пламени, искра. На рабочих местах курение воспрещалось, да вдруг нарушил кто-то запрет? Упущение военного ведомства было, часть рабочих забрали по мобилизации, хотя надо было предоставить бронь от призыва. На их место пришли люди неподготовленные. Не вымуштрованные производством, вполне могли нарушить строгие инструкции.
Сам же Матвей стал допрашивать мастеров, начальство. Кирпичные стены и частично крыша цеха уцелели, но на восстановление уйдёт время, выпуск самолётов на три месяца, полгода остановится. Для страны, воюющей с серьёзными противниками – Германией, Австро-Венгрией, это большой ущерб в снабжении. С началом войны продажа германских аэропланов в Россию прекратилась, а французские и английские аэропланы шли морем на кораблях, в северные морские порты, в первую очередь в Архангельск. Потом поездами их надо было доставить ближе к действующей армии, собрать, облетать. Выходило долго.
Допросы руководства Матвею ничего не дали. Все утверждали, что меры безопасности на производстве соблюдались жёстко. А если так, откуда взяться пожару? Когда Матвей взялся за бухгалтерию, его насторожил небольшой факт. Буквально через несколько дней после пожара РБВЗ получил от страховой компании возмещение ущерба. То есть для завода особой потери и не случилось. А потом случайно обмолвился один из инженеров.
– Хорошо, что сохранились детали для «Ильи Муромца», они в пристройке были. Можно сказать – вовремя пожар случился, освободилось место для сборки. Цех расчистим и начнём.
Как узнал в бухгалтерии Матвей, продажа армии одного аэроплана «Илья Муромец» обходилась в 150 тысяч рублей, в десять раз больше, чем лёгкого самолёта, задел деталей которых сгорел. Получалось – заводу пожар выгоден со всех сторон. Подозрения в умышленном поджоге окрепли. Был мотив у руководства завода учинить пожар. Как говорили ещё древние римляне – «ищи, кому выгодно».
Тем не менее месяц кропотливого и упорного труда результатов не дал. Источника возгорания, как и возможного исполнителя, установить не удалось, следственное дело закрыли.
А через два месяца ещё более серьёзное происшествие, 14 апреля прогремел взрыв на Охтинском заводе взрывчатых веществ. Завод постройки 1892 года, расположение неудобное, зажат на узком куске земли между рекой и оврагом, интервалы между деревянными цехами невелики, земляной обваловки не было.
Цехов на заводе несколько – пороховой, капсюльный и тротиловый. Взорвался последний. Капсюльный располагался отдельно, довольно далеко от тротилового, в полутора верстах, потому не пострадал. Были и жертвы среди рабочих. По столице сразу поползли слухи о диверсии. Дескать – пособники немцев устроили подкоп, заложили мину. Для Матвея, которому поручили следствие, такие разговоры просто нелепы. В тех местах грунтовые воды стоят близко от поверхности. На несколько штыков лопатой копнул и уже вода стоит, болотная, ржавая, с запахом. Какой подкоп? Он невозможен в принципе.
Следствие шло больше двух месяцев. Матвей ужаснулся при осмотре и после допросов. Нарушение всех технологических норм и пренебрежение жизнями рабочих просто вопиющее. Даже удивительно, как взрыва не произошло раньше. Участок находился в цеху, где производилась плавка тротила, в печах, похожих формой на груши, перегретым паром. Открытый огонь не допускался категорически. В цеху влажно, душно, жарко. Каждая установка по плавке вмещает пять пудов тротила (80 кг), а таких печей в цеху тринадцать. Цех деревянный, к нему дощатая пристройка, в которой хранилось сырьё – 900 пудов динитробензола, также 800 пудов отходов и 300 пудов готового тротила в шашках.
Сначала произошёл взрыв одной печи, разворотило перегородки между печами, сорвало участок крыши. Один из часовых показал на допросе, что было пламя, искры попали на пристройку, где хранились отходы, сырьё и готовый тротил. Из цеха уже выбегали рабочие, которые уцелели. Были раненые и, увы, погибшие. Последовал второй взрыв, значительно более сильный, который разнёс стены цеха, от него остались лишь фрагменты брёвен да человеческих тел.
Что удивительно, при таком мощном взрыве жертв было полтора десятка, хотя могли погибнуть все семьдесят, работавших в цеху, да ещё находившихся поблизости по службе, те же часовые, которых было три по числу входов в цех.
Расследование шло долго, трудно. Главные свидетели, а среди них и виновники погибли. А начальство, как всегда, выкручивалось. Дескать – все нормы соблюдали, открытого огня не применяли. Кому охота признавать вину в военное время, когда могут привлечь по статье «Саботаж»? Как ни странно, даже фон Коттен не подгонял и, похоже, не испытывал желания найти виноватых. Они были, причём среди инженерного состава. Взрыв произошёл потому, что технологию нарушили. Но фон Коттен посоветовал дело закрыть, а вину списать на погибших рабочих. Завод не работал до 1916 года, в самое тяжёлое для фронта время, когда снарядный и патронный голод. Правда, порох выпускали ещё в Казани и Самаре и в Шлиссельбурге, но только для морского ведомства.
Ещё расследуя дело, Матвей узнал, что представители Артиллерийского комитета военного министерства выехали во Францию, Англию и США для заказов патронов, снарядов, порохов и взрывчатых веществ. Часть заказов, оплаченных золотом, успела поступить до завершения войны. А как только произошёл Октябрьский захват власти большевиками, поставки прекратились. Иностранные фабриканты и правительства выжидали – удержится ли власть?
Однажды в субботу Матвей приехал к родителям на дачу, привёз продуктов. Война шла уже год, промышленность перестроилась на военные рельсы. Там, где раньше шили костюмы, выпускали военную форму. В сельском хозяйстве количество мужчин значительно уменьшилось, их мобилизовали уже по мобилизационным планам второй и первой очереди. Старые запасы зерна, муки и других продуктов уже закончились. В магазинах уже никто не спрашивал рябчиков, ананасы или апельсины. Случайно купить кусок мяса уже было удачей. Как всегда при катаклизмах при любом дефиците начали расти цены. Почти каждую неделю немного, но за месяц уже ощутимо.
