Элеонора Александровна бросила на нее странный взгляд, значения которого Ольга не поняла, и, стуча палкой, выплыла из комнаты. Запах приторно-сладких духов тянулся за ней шлейфом.
С тех пор иногда бабка стала приходить к Ольге, предварительно позвонив. Визиты были краткими. В основном Элеонора Александровна расспрашивала Ольгу о житье-бытье, рассказывала какие-то подробности из жизни ее отца и уходила, оставив на столе деньги. «На жизнь», как говорила она. Ольга мучилась. Ей не хотелось брать деньги, но и жить на что-то надо было. Она пыталась устроиться на работу, но получала копейки, кроме того, ей не хотелось забрасывать учебу. Поэтому скрепя сердце она выдавливала непременное «спасибо» и брала деньги, ощущая, как они буквально жгут руки.
Когда Ольга заканчивала третий курс, Элеонора Александровна умерла. Тихо. Во сне, сном праведницы, как сказала соседка, которая взялась помогать с похоронами. Соседка была вертлява, лет шестидесяти, по виду – любительница выпить. Она бросала на Ольгу взгляды, в которых читалась неприкрытая зависть. Как поняла Ольга из каких-то обмолвок, Элеонора Александровна обещала ей немецкий сервиз и ковер на стене. И еще мутоновую шубу. Ни слова не говоря, Ольга отдала и сервиз, и ковер, и шубу.
Благодарности она не дождалась. Судя по всему, соседка рассчитывала и на квартиру. Но здесь в силу вступило завещание, согласно которому Ольга объявлялась единственной наследницей хорошей квартиры в доме для партийных работников с видом на Волгу. Квартира была просторной, двухкомнатной, с окнами, в которые поочередно заглядывало солнце, и складывалось впечатление, что в течение всего дня она была залита светом.
Тот момент, когда она решилась на самый странный и рискованный поступок в своей жизни, Ольга помнила хорошо.
Она сидела на балконе с видом на Волгу. Был август, но уже не жаркий, скорее – прохладный. Такую погоду Ольга любила особенно. Она вспомнила, как мать обычно называла такой август – нежно-хладным. Откуда взялось это слово – Ольга не знала, но и вправду в такой погоде была нежность и прохлада. Ветерок овевал лицо. Солнце грело тихо и ласково, и во всем ощущались благодать и умиротворение. Ольга посмотрела вниз. Набережная Волги была хорошо видна. Вдоль нее выстроились художники со своими нехитрыми картинами. Один раз Ольга попробовала встать вместе с ними, но получила жестокий отпор. Алкоголик, в котором, казалось, едва душа держалась, надвинулся на нее, сплевывая сквозь зубы.
– Слышь, шалава. Ноги уноси-ка. А то костей не соберешь. Я здесь уже не первый десяток стою. А ты думаешь, явилась, и все тут. Все на твою мазню и кинулись. Клиента думаешь перебить. Ты еще жизни не нюхала. Цаца какая. Мотай, говорю, отседова. Ну! Кому говорю! – От него пахло перегаром, выцветшие голубые глаза наливались кровью, и Ольга сделала шаг назад. Окружающие смотрели на нее с любопытством и тоже… с ненавистью. Пожилая художница в пестром балахоне, который скрывал ноги с набухшими венами. Высокий и нескладный молодой человек, похожий на Буратино, настолько он был угловат и худощав. Маленький и верткий заросший мужичонка цыганистого типа. Молодая девушка с прозрачными глазами и тонкими руками. И во взглядах всех этих людей полыхала ничем не прикрытая ненависть к Ольге, посмевшей затесаться в их ряды и составить конкуренцию… Они были готовы в любой момент дать ей отпор, лишь бы не позволить встать на набережной со своими картинами.
Ольга повернулась, быстро сложила свои картины в большую папку, а потом побежала, словно полетела. Ей было противно, обидно, и вдруг она поняла, что ее никогда не примут здесь за свою, потому что место в таком ряду покупается не способностями, а чем-то другим – сплоченностью, клановостью, общей неудачливостью и убогостью… Здесь люди жили прошлым и настоящим, но никак не будущим…
Сейчас, глядя на Волгу, Ольга подумала, что жизнь идет гораздо быстрее, чем она себе представляла. Да, эта мысль – банальна, но как верна!
Деревья уже пожелтели и сверху напоминали зелено-желтые шары, плывущие над землей… На горизонте справа виднелся маленький теплоходик… Ольга вцепилась в перила и подалась вперед…
Что ее ждет здесь, в этом застывшем пейзаже, где все неизменно годами: Волга, набережная, родной город… И сможет ли она как-то устроиться здесь, найти свое место? Преподавать в школе? У нее душа не лежала к этому. И в пединститут она поступила только по настоянию матери. Но мамы уже нет… Нет и Элеоноры… И вообще она теперь – круглая сирота, сиротинушка, как говорится в сказках… Стало жаль себя, и предательски защипало в носу… Ольга снова откинулась назад на стуле. Ее никто и ничто здесь не держит. И она чужая всем…
Решение пришло неожиданно, и она даже удивилась, что раньше не подумала об этом… Она продает материнскую квартиру, бросает пединститут и уезжает в Москву. Будет поступать в художественное училище через год и станет учиться рисовать по-настоящему. Как художник, а не самоучка. От этой мысли по спине прошла дрожь. Да, все будет именно так, как она задумала. И откладывать свой замысел нет никакого смысла, нужно просто решиться. И все…
Она довольно быстро продала материнскую квартиру, перетащив все вещи к Эллеоноре Александровне. На руки ей выдали миллион двести. Часть денег агентство по недвижимости удержало в качестве платы за посредничество.
Ольга прикинула, что ей этой суммы надолго не хватит, жизнь в Москве дорогая, надо бы растянуть финансовую подушку на определенное время. Для начала она решила снять в Москве комнату и там осмотреться, потянет ли она отдельную квартиру или ей лучше жить в коммуналке.
Разбирая старые вещи Элеоноры Александровны, Ольга наткнулась на странную фотографию. Старую и нечеткую, на которой были изображены двое, мужчина лежал на женщине, снимали их сбоку и на приличном расстоянии. Лицо мужчины более или менее было видно, женщины – практически нет. Его руки тянулись к ней, он будто собирался ее душить… По спине Ольги прошла дрожь… Что это? Как фотография попала к Элеоноре? Она перевернула снимок и увидела надпись. Дмитрий Коростылев. Катастрофа. И дальше – дата. Июль. 1997 год.
Ольга подошла к окну: вид на Волгу был замечательным. Дул ветерок… Она отложила снимок и решила сходить за продуктами. В холодильнике было пусто.
Она вспомнила школу, одноклассников, хорошо бы повидаться с кем-то из них. Но сначала нужно сходить в магазин и купить продукты…
В магазине она неожиданно столкнулась с учителем географии Георгием Нодаровичем Канихидзе. Он как раз выходил из магазина с авоськой в руках.
– Георгий Нодарович! – окликнула его Ольга.
Он поднял на нее глаза.
– А… – Он запнулся.
– Ольга Викентьева, – подсказала она ему.
– Да. Да, Олечка! Как ты?
– Я – нормально. Собираюсь переехать в Москву.
– Все почему-то считают, что переехать в Москву – это благо. О своей родине забывают.
– Ваши уроки я очень любила. Вы прекрасный учитель.
– Сейчас я уже не работаю. Ушел.
Только теперь Ольга заметила, как он сдал. Всегда подтянутый, одетый с иголочки, надушенный одеколоном – сейчас Георгий Нодарович выглядел как обычный старик. В памяти также мелькнули слова директрисы Аллы Николаевны, что место учителя географии заколдовано, потому что как только Георгий Нодарович уходил и на его место брали другого учителя географии, так спустя весьма непродолжительное время новичок странным образом покидал школу и вновь приходилось обращаться к старому преподавателю.
