Возникла пауза.
– И?
По лицу Лидии Васильевны было видно, что она испытывает целую гамму чувств: от стыда до гнева. Паша понимал: если бы не его работа, ему попросту указали бы на дверь и никакого разговора не получилось бы.
– Я сидела у себя и… прислушивалась. Ждала, когда уйдет эта девица, – выдавила она с трудом.
Павел молчал, и это побуждало ее говорить дальше:
– Мне хотелось понять, он – тот самый порядочный джентльмен, каким хочет казаться, или же это всего лишь маска, и на самом деле он такой же, как все – волочится за молоденькими девушками и соблазняет их красивыми речами… А со мной не хочет даже словом перемолвиться и ни разу по-соседски не пригласил меня домой.
«Не пригласил, полагаю, по определенной причине, – подумал про себя Павел. – Арсений Николаевич прекрасно понимал, что у женщины, всю жизнь проработавшей в театре, великолепное чутье на то, что связано с искусством, и она сразу же спросила бы о картинах: кто их написал и почему они в таком количестве здесь. Вообще заводить с ней дружбу было опасно, она могла попытаться найти общих знакомых или друзей, и тогда информация о нем всплыла бы в самый неожиданный момент, что совсем не входило в его планы. И если он хотел (а это наверняка так и есть!) сохранить свою истинную деятельность в тайне, то не мог себе позволить более тесное общение с Лидией Васильевной». Но вслух этого Павел не сказал.
– И вы ждали… – начал Павел.
– Да, я ждала. – Лидия Васильевна подняла на него глаза. Она по-прежнему в помещении находилась в шляпе, и это придавало ей вид актрисы, играющей роль. – Я ждала… Потом… потом… когда стало уже совсем темно и поздно, в одной комнате по-прежнему горел свет. Тогда я тихо подошла к соседскому дому со стороны леса.
– Зачем?
– Мне хотелось удостовериться, что девица еще там. Или я не заметила, как она ушла…
Рудягин подумал, что вряд ли мимо Лидии Васильевны могла бы проскользнуть хоть мышь, не говоря уже о девице. Но она не хотела признаться в том, что ею двигало вульгарное любопытство.
– Я… я… подошла к окну довольно близко, пригнувшись, чтобы меня никто не увидел. Я знаю, там была спальня Марьи Дмитриевны, прежней хозяйки. И тут я услышала приглушенные крики, потом слабые стоны… и все поняла… Мне стало стыдно за своего соседа, и я ушла… Вот что я хотела сказать вам, молодой человек. А теперь, пожалуйста, оставьте меня в покое.
Паша замер и посмотрел на нее. Его прошиб холодный пот. Понимает ли она… Или продолжает разыгрывать его. Он посмотрел ей прямо в глаза. Нет, похоже, она находится в слепом неведении. И ей не приходит в голову, что… Девушка приехала, потому что ей обещали нечто… сюрприз… Держали на крючке работой. Молодые художницы, приехавшие из других городов и регионов России, готовы на многое, чтобы выцарапать себе место под солнцем. Сюрприз у нее украли, выражаясь метафорически, а ее саму – убили.
– Неужели вы, Лидия Васильевна, не поняли, что это были крики и стоны жертвы, которую убивали, а вовсе не любовная игра?
И тут она поднялась во весь рост.
– Нет! – В голосе звучали ужас и боль. – Нет, я не знала, как вы могли подумать! Я не могу пройти мимо бездомных собак и кошек, подбираю и пристраиваю их. А здесь… подумать только… человек! Ушедший через Стикс, – от волнения она заговорила торжественным тоном. – Клянусь, клянусь!
– Хорошо. Положим, поверим. Но правду, Лидия Васильевна, надо говорить сразу. Эта девушка была с Арсением Николаевичем? – И он показал фотографию Ольги Шифман.
– Нет, – с удивлением протянула она. – Другая. Светлые волосы, более худощавое лицо. Точно – не она.
– Вы уверены?
– Да.
– Спасибо.
Паша убрал фотографию обратно и подумал, что теперь нужно обратно – к Марьянову.
Данила сидел в своем номере и ощущал странную досаду, он как будто что-то упустил. Но что? Он ощущал, что совершена ошибка, хотя никакого рационального объяснения этому предчувствию не было… Он сделал все, что мог… И даже больше…
Вечер с Марией был очень мил. Но к этому воспоминанию примешивалось чувство легкой досады, словно они оба играли в какую-то игру, в которой все было ясно и расписано. Игра захватила их целиком в то время, которое было ей отпущено, но вот когда она закончилась… вдруг стало понятно, что она была необязательна… Неожиданно Данила вспомнил другую Марию – девушку из маленького городка… ее светлые волосы, глаза с зеленью, мягкий овал лица, изгиб руки, когда она курила сигарету – милый и женственный, чуть косящий взгляд и губы… Но она – мертва. Ее убили у него на глазах… и странная, непонятная даже для него самого, горечь затопила его сердце. Такая молодая… Почему он не смог уберечь ее… Если бы она не подошла тогда к окну, ничего бы не случилось. Он должен был предвидеть такой поворот событий.
Прекрати, одернул сам себя Данила. Марии ты уже ничем не поможешь. И ее назад не вернешь… Ты должен жить дальше… Ты не продвинулся ни на шаг в своем расследовании. Ты не нашел Филиппа Рогова… Чем ты будешь оправдываться перед заказчиком? Чем?
Он вспомнил квартиру Марии Саниссен – уютную, обставленную с той изысканной небрежностью, которую могут себе позволить люди с деньгами. Хорошо, что она помирилась с родственниками. Это лучше, чем находиться с ними в состоянии вражды. Если бы у него были родственники… Данила рывком поднялся со стула и подошел к окну… Приучись к тому, что ты один и так будет всегда. Это твой жизненный путь. Твоя работа слишком опасна и непредсказуема, чтобы втягивать в нее других людей, особенно близких…
Родственники Марии – дедушка… и она… маленькая, позирующая на фоне замка со странным шпилем…
Шпиль… замок…
Он подался назад.
Так-так… что же там говорилось, в тех бумагах… Замок со шпилем… Стоп-стоп… этого не может быть… Он бросил взгляд на часы… Десять. Поздно ли звонить Марии? Нет, нормально.
Он набрал ее номер.
– Да? – протянула она – Данила…
– Привет! Ты как? В порядке?
– В порядке.
– Мария! – Он изо всех сил старался унять волнение и не выдать себя. – Во первых, я поздравляю тебя с квартирой. Это замечательное жилье. Уютное, милое… Такое же, как и ты.
В ответ раздался легкий смешок.
– Милый льстец…
– Так все и есть, я не преувеличиваю. Во-вторых, я рад, что ты помирилась с родными. Я сам давно лишился их, поэтому мне кажется, что наши родные очень важны… и понимание этого приходит с годами… когда многое уже не изменить. Увы! Это так трогательно, что ты чтишь близких… – Он замер. Вот сейчас ему надо аккуратно сказать главное, подвести Марию к теме. Без специального давления, иначе она может и сообразить – о чем он ее спрашивает. – И твои фотографии на стене – это тоже ведь дань им…
