Полагаю, что эту третью форму справедливости можно назвать преобразующей, или творческой, справедливостью. Она основана на том факте, о котором я уже упоминал: что внутренняя справедливость динамична и не может быть описана в точных терминах. Следовательно, справедливость в форме дани всегда неадекватна, поскольку рассчитывается в фиксированных пропорциях. Никогда нельзя знать априори, каков будет исход столкновения силы с силой. Если судить о таком столкновении и его исходе в соответствии с предшествующим соотношением сил, мы обязательно окажемся неправыми, даже если и правыми юридически. Примеры мы наблюдаем ежедневно. Таковы все нарушения реально существующего закона во имя высшего закона, который еще не сформулирован и не действует. Сюда относится борьба за власть (power), которая вступает в конфликт с нечетко определенными или устаревшими правилами и результатом которой является возрастание силы бытия как победителя, так и побежденного. Сюда относятся все те случаи, когда справедливость требует отказа от справедливости, акта, без которого никакие человеческие отношения и никакая группа людей не может обойтись. Точнее, следует говорить об отказе от пропорциональной справедливости ради творческой справедливости. Каков критерий творческой справедливости? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо спросить: каково предельное внутреннее требование справедливости в бытии? Ответ: удовлетворение своего требования в единстве с удовлетворением требований всех. Религиозным символом такого удовлетворения является Царство Божие.
Классическое выражение третьей формы справедливости дается в библейских текстах обоих Заветов. Было бы не совсем правильно говорить, что справедливость в Библии – это отрицание пропорциональной справедливости. В обоих Заветах есть многочисленные места, где символ «судья» относится к Богу или Христу; и есть другие места, где несправедливость человеческого суда выставляется напоказ и осуждается сильнее почти любого другого греха. Тем не менее, основной акцент делается на другом. Zadikim, праведники – это те, кто подчиняются божественному порядку, согласно которому сотворено и движется все, что есть в природе и истории. Однако это подчинение не есть простое принятие заповедей; это любящее послушание Тому, кто является источником закона. Следовательно, понятие zadik соединяет подчинение закону с преданностью Тому, кто дает закон. За персоналистской терминологией Ветхого Завета скрыто глубокое понимание онтологического характера закона. В позднем иудаизме оно выходит наружу и подготавливает онтологическую интерпретацию Христа как Логоса в ранней Церкви. И применительно к человеку, и применительно к Богу справедливость означает нечто большее, чем пропорциональная справедливость. Она означает творческую справедливость и выражается в божественном милосердии, которое прощает, чтобы воссоединить. Бог не связан заданным соотношением между добродетелью и размером дани. Он может творчески менять это соотношение и делает это, чтобы удовлетворить тех, для кого согласно пропорциональной справедливости это было бы исключено. Поэтому божественная справедливость может показаться явной несправедливостью. В сформулированном апостолом Павлом парадоксе «оправдания милостью благодаря вере» божественная справедливость являет себя в божественном акте, который оправдывает того, кто не является праведным. Как и любой акт прощения, это оправдание может быть понято только в свете идеи творческой справедливости. А творческая справедливость – это форма воссоединяющей любви.
Онтологическое единство справедливости, силы и любви
Справедливость была определена как форма, в которой сила бытия реализует себя в столкновении силы с силой. Справедливость имманентна силе, так как не существует силы бытия без адекватной формы. Но всякий раз, когда одна сила бытия сталкивается с другой, нельзя избежать насилия. Поэтому вопрос состоит в следующем: каково отношение справедливости к насильственному элементу силы? Ответ должен быть таким: несправедливо не насилие само по себе, а такое насилие, которое разрушает объект, на который направлено, вместо того, чтобы помогать ему в достижении удовлетворения. Если тоталитарное государство лишает человеческого достоинства тех, ради которых устанавливает свои законы, их сила бытия как личностей уничтожается, и внутренне присущие им требования отрицаются. Справедливость нарушается не насилием как таковым, а насилием, которое игнорирует присущее живому существу требование признания его принадлежности к миру живых существ. Может оказаться, что насилие, мешающее преступнику совершить преступление и тем самым оберегающее его от наказания, уничтожит его силу бытия и нарушит его требование применить к нему принцип пропорциональной справедливости. В словах Гегеля, что преступник имеет право на наказание, есть своя правда. Структура силы, в которой насилие действует против справедливости, внутренне присущей элементам этой структуры, таким насилием не укрепляется, но ослабляется. Справедливые требования, будучи непризнанными, хотя и подавляются, но не исчезают. Они действуют против той системы, в которой подавляются, и могут в конечном счете разрушить структуру силы, неспособную ни принять их в качестве составных частей, ни отбросить как чужеродные тела. Требования справедливости, внутренне присущие всему, что существует, не могут быть нарушены без того, чтобы нарушитель сам не подвергся насилию. Это одинаково справедливо и для биологических, и для психологических, и для социальных структур силы. Например, ментальная сила человека может проявляться в трех формах. Она может подавлять входящие в нее элементы, например, определенные желания, надежды или идеи. В этом случае подавленные элементы сохраняются и обращают ум против самого себя, толкая его к разрушению. Либо она может аккумулировать сопротивляющиеся элементы, облагораживая их и включая в единство целого. Либо она может радикально отбросить их как чужеродные, отклонив их требование принадлежности к целому. В последних двух случаях человеческий ум проявляет справедливость к оказывающим сопротивление элементам, хотя и противоположными способами. В первом случае он нарушает внутренне присущую бытию справедливость и подвергает опасности самого себя. Этот психологический пример применим также к биологическим и социальным структурам силы, о чем мы будем говорить в одном из следующих разделов.
Будучи имманентна силе, справедливость имманентна и любви. Если любовь – любого типа, как и любовь в целом, – не содержит в себе справедливости, она становится хаотичной самоотдачей, разрушающей и того, кто любит, и того, кто такую любовь принимает. Любовь есть побуждение к воссоединению разделенного. Тем самым предполагается, что есть нечто, подлежащее воссоединению, нечто относительно независимое и самостоятельно существующее. Иногда любовь как полная самоотдача восхваляется и называется совершенной любовью. Но возникает вопрос: что собой представляет такая самоотдача и что при этом отдается? Если человек отдает собственную личность, так что сила ее бытия уменьшается или исчезает, то в его самоотдаче нет ничего ценного. Его «я» не получает от себя справедливости, на которую имеет право в соответствии с внутренне присущими ему требованиями. Самоотдача такого ослабленного «я» – это не настоящая любовь, потому что она подавляет человека и не соединяет того, что отчуждено. Любовь такого рода – это желание избавиться от своего ответственного и творческого «я» ради причастности к другому «я», которое предполагаемым актом любви делается ответственным за себя и за другого. Эта беспорядочная самоотдача не является справедливостью к другому, потому что тот, кто отдает себя, несправедлив к себе. Справедливость к себе состоит в том, чтобы подтвердить силу своего собственного бытия и согласиться с требованиями справедливости, вытекающими из этой силы. Без этой справедливости нет воссоединяющей любви, потому что тогда нечего соединять.
