Возможно, существует один момент, относительно которого у Лютера не было достаточно ясного понимания, а именно, что неспецифическое дело любви, насильственный элемент силы, – это не только неспецифический, но и трагический аспект любви. Это цена, которая должна быть уплачена за воссоединение разделенного. А кроме того, Лютер недостаточно подчеркивал то обстоятельство, что неспецифическое дело любви может использоваться властью как средство не для воссоединения отделенного, а для удержания власти. Вопросом, как можно воспрепятствовать такому искажению учения о неспецифическом деле любви, он не задавался. Поэтому в связи с его отношением к власти его часто обвиняли в макиавеллиевском цинизме. В субъективном плане это, безусловно, несправедливо. Но если говорить о последствиях, к которым повело учение Лютера, то это отчасти верно.
Вопрос заключается в следующем: если любовь соединена с силой, и если в каждом реальном проявлении силы неизбежно присутствует насилие, то как можно соединять любовь с силой? Ответ дается в главе об онтологии справедливости.
Мы обсуждали понятие «любовь к себе» и предложили от него полностью отказаться. О применении силы по отношению к себе обычно не говорят, но часто пользуются термином «самоконтроль» в смысле «власть (power) над собой». Мы снова задаем вопрос: допускает ли структура самоотнесенности нечто вроде своей власти над самим собой? Этот вопрос решается так же, как и в случае любви к себе. Указанный термин – это метафора. Не существует «я», которое борется с другим «я», с которым оно идентично. Сила «я» – это его самоцентрированность. Самоконтроль есть сохранение этой центрированности при наличии разрушительных тенденций, присущих элементам, составляющим центр: можно сказать, что между этими элементами идет борьба за определяющее влияние на центр. Но такая борьба предполагает, что есть центрированное «я», внутри которого может иметь место конфликт мотивов. Центр логически предшествует всякому элементу, который пытается на него влиять. Власть над собой – это власть «я» над силами, которые входят в его состав и пытаются повлиять на него. Мы, однако, должны спросить: как может центр (символ, взятый из геометрии) иметь какую-то силу помимо сил элементов, центром которых он является? Ответ заключается в том, что он не обладает такой независимой силой, но его сила – это сила устойчивого равновесия элементов, группирующихся около него как центра. Устойчивое равновесие элементов создает силу центра. В этом равновесии некоторые элементы преобладают, другие играют второстепенную роль, но не бездействуют. Самоконтроль – это активность центрированного «я», направленная на сохранение и укрепление установившегося равновесия вопреки разрушительным тенденциям. Это может делаться путем исключения из центра многих элементов, которые присутствуют в «я». То же самое может делаться и путем объединения многих элементов в центре без исключения большинства из них. То, как осуществляется самоконтроль – первым способом или вторым, – говорит о его этическом характере: первый способ ближе к пуританской этике, второй – к романтической. Но основная структура в обоих случаях одна и та же: самоцентрированность имеет своим следствием власть, которой обладает «я» над каждым из составляющих его элементов благодаря их устойчивому равновесию. В этом смысле каждое «я» представляет собой структуру власти.
IV. Бытие и справедливость
Справедливость как форма бытия
В реальном бытии, или в жизни, динамика соединена с формой. Все реально существующее имеет форму, будь то атом или человеческий ум. То, что не имеет формы, не имеет бытия. В то же время все реально существующее устремлено за свои пределы. Оно не удовлетворено формой, в которой находится. Оно стремится к большему охвату, в пределе – к форме, которая охватывала бы все. Все хочет расти. Все хочет увеличивать свою силу бытия в формах, которые включают и подчиняют себе больше небытия. Образно говоря, молекула хочет стать кристаллом, кристалл – клеткой, клетка – центром множества клеток, растение – животным, животное – человеком, человек – богом, слабый – сильным, обособленный – соучаствующим, несовершенный – совершенным, и т. д.! Это настойчивое стремление может привести к тому, что бытие, выходя за свои пределы, себя потеряет. Может случиться так, что оно разрушит данную ему форму, не достигнув новой формы, и таким образом самоуничтожится. Жизнь борется с этой угрозой, создавая формы роста. Это самотрансцендирование бытия происходит в формах, которые ограничивают самотрансцендирование. Но это ограничение никогда не бывает абсолютным. Если бы оно было таковым, нельзя было бы говорить о самотрансцендировании. Мы бы говорили о самовыражении. Несовершенство законов роста порождает риск, которому подвержено все живое. Превосходя себя, бытие может осуществить себя, а может себя разрушить. Можно назвать это риском созидания. Символически говоря, даже Бог в процессе творения принимает на себя риск того, что творение может обернуться разрушением.
В видéнии, в котором Парменид получает ответ на философский вопрос, именно Dikē, богиня справедливости, сообщает ему истину о бытии. Справедливость – это не социальная категория, далекая от онтологических вопросов; это категория, без которой невозможна никакая онтология. В поэтическом фрагменте Парменида мы видим архаическую онтологию справедливости. Гераклит, говоря о логосе, законе, который определяет движение космоса, применяет идею логоса как к законам природы, так и к законам жизни города. Согласно Платону, справедливость – это функция объединения, действующая и в отдельном человеке, и в социальной группе. В обоих случаях это объемлющая форма. От нее зависит их сила бытия. В стоицизме это тот же самый логос, который действует в качестве физического закона в природе и в качестве морального закона в человеческом разуме. Это принцип оценки всех реальных законов. Справедливость дает римским стоикам критерий для формулирования и применения римского права. В ней видели абсолютную, космическую правомерность, к каким бы последствиям ни приводило ее осуществление. Как только справедливость утратила свое онтологическое основание и начались попытки позитивистской интерпретации права, не осталось никаких критериев, позволяющих избежать деспотической тирании или утилитарного релятивизма. В борьбе Сократа против софистов это было решающим моментом. Сегодня та же борьба продолжается в форме защиты «прав человека» от цинизма и диктатуры. Победить в ней можно только в том случае, если будет дано новое обоснование естественного закона и справедливости. Даже при беглом взгляде на Ветхий Завет видно, что хотя мышление пророков не было метафизическим, они декларировали принцип справедливости не только для Израиля, но распространяли его на все человечество и на природу. В позднем иудаизме закон представляли как объективно существующее вечное царство. Преходящими являются только его проявления. Это означает, что он является формой бытия, присущей всему и на все времена. Повиновение ему дает силу бытия. Неповиновение ведет к самоуничтожению.
Если справедливость – это форма, в которой реализует себя сила бытия, справедливость должна соответствовать динамике силы (мы обсудим это ниже). Она должна быть способна придать форму столкновениям бытия с бытием. Проблема «справедливости при столкновении» порождается тем фактом, что пока столкновения не произошло, невозможно заранее предсказать соотношение сил. В каждый момент существует много возможностей. Каждая из этих возможностей требует особой формы. Неправильное, несправедливое силовое взаимодействие может уничтожить жизнь. В каждом действии для осуществления справедливости необходима отвага и неизбежен риск. Нет таких принципов, которые можно было бы применить механически и которые гарантировали бы справедливость. Тем не менее существуют принципы справедливости, выражающие эту форму бытия в ее универсальном и неизменном виде.
