Мы выходим из клиники вместе, и я интересуюсь:
— Подвезешь меня в магазин?
— Я отвезу тебя домой.
Мое хорошее настроение лопается как мыльный шар.
— Что?! У меня рабочий день в разгаре.
— Тебе нельзя работать, Шарлин, — раздраженно сверкает глазами Доминик. — Ты беременна.
— Беременна, а не больна.
— Ты слышала, что сказал доктор?
— Прекрасно слышала! Меня нельзя раздражать, а ты меня сейчас раздражаешь.
Лицо Доминика нужно видеть: зрачки налились желтым, скулы заострились, губы сжаты в тонкую линию. Ощущение такое, что он вот-вот лопнет от сдерживаемой ярости! Но он быстро берет себя в руки и распахивает передо мной дверь автомобиля.
— Значит, на работе ты не раздражаешься?
— Нет, она меня умиротворяет.
Конечно, не в дни перед праздниками, когда я и Рэбел сбиваемся с ног, чтобы всех обслужить и ничего не забыть, но если доктор Милтон прав в своих опасениях, мне стоит закончить все дела в магазине именно до праздников, чтобы потом полноценно отдыхать. Как бы ни был велик соблазн злить Доминика, я не собираюсь подвергать жизнь малыша опасности.
— Хорошо, — говорит вервольф, устраиваясь на соседнем сиденье. — Тогда я должен сам в этом убедиться.
Что?! Надеюсь, это не то, о чем я подумала!
— То есть?
— Я поеду с тобой, чтобы убедиться, что твоя работа не доставляет тебе и нашему сыну беспокойства.
Я даже поворачиваюсь к нему целиком, всматриваясь в резкий мужской профиль.
— И как ты собираешься в этом убедиться?
— Проведу день рядом с тобой, в магазине.
Доминик в моем магазине? Он распугает всех покупателей! Не говоря уже о том, что он будет постоянно мелькать у меня перед глазами, и о работе можно забыть.
— Не получится. Это будет меня раздражать. Лишний стресс и все такое.
Теперь Доминик смотрит на меня, но без прежней ярости, в светло-карих глазах лишь решимость. Он подается вперед и кладет ладонь на мою скулу, я даже не успеваю отпрянуть. Да и отпрянуть — значит, показать свою слабость, и плевать, что он наверняка слышит мой участившийся пульс.
— Тебе придется смириться с моим присутствием в своей жизни, Шарлин, и перестать все списывать на раздражение. Тем более что я чувствую, когда в тебе вспыхивает гнев, а когда — совершенно другие эмоции. — Вервольф усмехается. — Если мы будем порознь, сложно будет выполнять все рекомендации доктора. Особенно ту, где тебе нужно обязательно отдаваться на волю животных инстинктов.
Он всего лишь проводит большим пальцем по скуле, задевая ухо и прядь волос, а по всему моему телу в секунду прокатывается жаркая волна. Это ненормально, но мне дико хочется секса. С Домиником.
Бесы!
— Доктор Милтон не сказал, что мне обязательно делать это с тобой.
Доминик рычит, обхватывает меня за плечи и притягивает к себе. Так быстро и так внезапно, что я не успеваю ничего сделать.
— Никто к тебе не притронется, Шарлин, — клянется он мне прямо в губы, и я понимаю, что это действительно слово альфы. — Я не позволю.
Мой пульс не просто сбился, сердце грохочет уже где-то у горла.
— Ты снова меня раздражаешь, Доминик, — говорю я. — Больше. Так. Не делай.
По его лицо прокатывается судорога, меня возвращают на место очень медленно и осторожно. Но больше всего меня поражают его слова.
— Прости. Это больше не повторится.
— Хорошо, — киваю я. — Держи свои эмоции в узде. И домыслы тоже.
— Домыслы?
— О множестве мужчин вокруг меня. Сейчас для меня важен только ребенок.
Это правда. Мой малыш сейчас важнее всего.
— И если ты собираешься в мой магазин только затем, чтобы отпугивать от меня мужчин, то не стоит. Твои вервольфы уже всех распугали.
Доминик снова бросает на меня пристальный взгляд.
— Я проведу день в магазине только по той причине, которую озвучил. Чтобы убедиться, что ты не раздражаешься.
— Тебе разве не нужно заниматься своими делами? — снова не выдерживаю я. — Бизнесом там, обязанностями альфы, подготовкой к свадьбе, в конце концов!
— Нужно. Но наш сын важнее.
— Дочь. Это будет девочка.
— Как скажешь.
Мне хочется съязвить о том, что я не верю своим ушам, но во мне снова вспыхивает раздражение. Вот как обходиться без стрессов, когда вся твоя жизнь наперекосяк!
— То есть об Одри ты совсем не думаешь?
— Пока о ней думают и заботятся отец и альфа ее клана.
Тема Одри раздражает меня еще больше, поэтому я предпочитаю не разговаривать с Домиником до самого приезда в магазин. Работа кипит, и уже с порога видно, что Рэбел едва справляется с потоком покупателей, которые выстроились в длинную очередь к кассе. Один из вервольфов помогает ей, складывая книги в пакеты, второй занят тем, что расставляет новую партию по полкам, но при нашем появлении они вытягиваются в струну.
Кажется, неуютно будет не только мне.
— Если не передумал, — говорю я Доминику, — то можешь занять одно из кресел и наслаждаться наблюдением.
— Нет, я тоже буду тебе помогать.
— Как? Носить книги?
— Все, что попросишь.
— А если я попрошу уйти?
Приподнятая бровь Доминика лучше слов говорит, что мне от него не избавиться. По крайней мере, сегодня. И я мысленно заставляю себя смириться с этим фактом.
— Что в твоей работе тебе нравится меньше всего? — внезапно спрашивает он.
— Мне все нравится.
— Совсем все?
Теперь я понимаю, к чему он клонит.
— Поможешь с заказами.
На то, чтобы объяснить Доминику что делать, уходит минут двадцать. Он разбирается в программе заказов быстрее, чем когда-то разобралась я. Что интересно, он так быстро включается в работу и так ответственно подходит к задаче, что я понимаю — сделает на совесть. Поэтому я со спокойной душой оставляю его с ноутбуком, а сама сменяю Рэбел на кассе.
Общение с посетителями мне нравится гораздо больше! Нравится помогать с поиском и выбором нужных книг, видеть их улыбки. Стоит очереди немного рассосаться, Рэбел ожидаемо подходит ко мне и осторожно кивает на Доминика.
— Что происходит? Почему он здесь?
— Можешь не шептать, — говорю я, — он все равно нас слышит.
Рэбел выглядит смущенной.
— Все время забываю, какой у них слух. Но не уходи от моего вопроса.
Ну и как объяснить все подруге в присутствии трех вервольфов?
