Теперь я могу получше рассмотреть обстановку дома, хотя он больше напоминает замок. Для начала тут все массивное: мебель, рамы картин и зеркал на стенах, лестничные перила. С поправкой на большие комнаты и коридоры все это выглядит вполне гармонично, но ощущение, что тот, для кого строили особняк был гигантом, не проходит.
Я понятия не имею, где Доминик, но надеюсь, что он не бросил меня здесь одну, а если и бросил, то с холодильником, забитым продуктами. Мне сложно для себя определиться, хочу я после всего видеть Доминика или нет, но холодильник с продуктами точно хочу. Еще бы выяснить, где здесь холодильник, то есть кухня. Главный недостаток дома-музея — отсутствие указателей, но я решаю положиться на логику и спуститься на первый этаж.
Если зал для собраний и вечеринок здесь, значит, рядом должна быть и кухня. Не станут же нести закуски через весь дом? Рядом, но не впритык, иначе запахи кухни распугают всех гостей с хорошим обонянием.
Поэтому я возвращаюсь по тому пути, которым мы пришли с Домиником, и шагаю дальше. Я оказываюсь права, потому что, завернув за угол, улавливаю божественный аромат тушеного мяса и пряностей. К тому же, в конце коридора меня ждет сам альфа в том виде, в котором мы расстались: без рубашки и в царапинах.
При виде такого Доминика мне хочется развернуться и бежать куда глаза глядят, потому что во мне снова вспыхивает желание завалить его на первую попавшуюся поверхность. Будто еще пару или сколько там часов назад мы не трахались как впервые дорвавшиеся до секса подростки. Я едва подавляю в себе этот порыв.
Нет, так нельзя.
Все закончилось в ночь моего похищения, а точнее, в то утро, когда сам Доминик отказался и от меня, и от нас.
Так что я сжимаю кулаки и сосредотачиваюсь на голоде.
Кухня, в отличие от дома, современная, с длинным столами из черного камня, вытяжными шкафами и множеством разнообразных бокалов, подвешенных вверх ножками.
— Как настроение? — интересуется он, когда я подхожу.
— Я сейчас готова съесть даже тебя, если не покормишь.
Доминик усмехается и кивает на стол.
— Перенесем мою дегустацию на конец ужина.
Его намек даже намеком назвать нельзя, поэтому я понимаю, что нужно сразу расставить точки над i.
— Я знаю, что доктор прописал мне секс, и это вроде как полезно для моих гормонов и для развития малышки, но это больше не повторится.
Глаза Доминика сверкают желтым, он плотно сжимает губы, но тут же расслабляется.
— Никакого секса? — уточняет он, когда я занимаю место на высоком стуле и наблюдаю за тем, как вервольф ловко раскладывает мясо и овощи по тарелкам. — Почему? Почему ты так серьезно относишься к сексу, Шарлин?
— Видимо, недостаточно серьезно. Иначе бы я не залетела как глупая малолетка, которая не знает, откуда дети берутся.
— Ты жалеешь?
— О том, что я была дурой? — фыркаю я. — Да.
— О том, что носишь моего сына.
— Что? — Я вскидываю голову. — Конечно, нет. Это моя дочь!
Доминик почему-то на этот раз не спорит, кивает и приступает к еде. Я тоже не отстаю, от нежного вкуса говядины и ее сочетания с ягодным соусом хочется мурлыкать от восторга.
Как же вкусно!
— Ты не ответила на мой вопрос.
Ну вот зачем портить такой прекрасный ужин ненужными разговорами?
— Насчет секса?
— Насчет секса.
Я делаю вид, что подбираю слова, но тут и подбирать нечего.
— Для меня секс — это нечто большее, чем животная страсть для здоровья и поднятия настроения. Поэтому наша сделка изначально была для меня неправильной.
— Теперь мы не связаны никакими сделками.
— Но ты снова хочешь заставить меня заниматься с тобой любовью!
Я готова откусить себе язык за такую оговорочку, поэтому быстро поправляюсь:
— Хотела сказать — сексом.
— Любовью, — задумчиво повторяет Доминик. — Я всегда думал, что ты боишься свободы. А ты боишься того, что я буду о тебе заботиться? Или же… Боишься, что я однажды перестану это делать? Оставлю тебя. Как это сделал Дэнвер.
— По-моему, разговоры за едой — очень плохая идея.
— А по-моему, в наших с тобой отношениях не хватает откровенности.
— У нас нет никаких отношений, нас связывает только ребенок.
— Есть, — отрезает Доминик. — И ты все время пытаешься их усложнить.
— Ха! Зато у тебя всегда все просто!
— Я не Дэнвер, — говорит он. — Я сказал тебе об этом еще в тот вечер на веранде, когда мы впервые поцеловались.
— Поправочка — ты меня поцеловал, я была против.
— Ты всегда была против меня. Всегда остерегалась, потому что чувствовала то же самое, что и я.
Я поднимаю голову и смотрю ему в глаза:
— Чувствовала что?
— Опасность.
— Опасность?
— Опасность, что стоит поддаться этому притяжению, оно тебя поглотит.
Значит Доминик чувствует то же самое, что и я? Это дикое желание, раздирающее изнутри. Эту одержимость. Эту опасность. Если да, то нам стоит держаться друг от друга как можно дальше, а не жить под одной крышей.
— Ты прав. Опасностей стоит избегать. На то они и опасности.
Я кладу вилку на стол, вроде бы спокойно, но она все равно противно звякает о камень.
— Я наелась и возвращаюсь к себе в комнату.
Поднимаюсь, и Доминик поднимается за мной следом. Я не успеваю и шага ступить, как он оказывается рядом и всем телом прижимает меня к столешнице.
— Ты даже не попробовала десерт, — шепчет он мне в губы, и меня ведет.
— Малышке не нравятся сладости.
— Эта сладость ей точно понравится.
Он хочет меня поцеловать, или это я хочу его поцеловать?
— Доминик, не нужно, — упираюсь ладонями ему в грудь, и тут же понимаю свою ошибку: прикосновение кожа к коже обжигает.
Наши взгляды встречаются, и я замечаю, как меняет цвет его радужка. От светлого медового до ярко-желтого, и обратно. Вижу, как яростно бьется жилка на лбу. Как гулко отзывается сердце волка под моей ладонью.
— Я ничего не знаю про имани, — говорит он, — но в тебе явно живет волчица, которую ты все время подавляешь. Маленькая альфа, которая так мне нравится.
Он подается вперед и касается щекой моей щеки.
— Что ты делаешь со мной, Шарлин? Ты разрушаешь все мои барьеры. Заставляешь переступать через все принципы.
Делаю я?! Да я бы вообще ничего с ним не делала!
— Вроде тех, когда ты привез меня в дом альфы и представил стае?
