– Ты меня тронул. Как приятно услышать, что хоть кто-то на белом свете помнит то, что сама я о себе забыла. Да, я ненавидела яйца всмятку. У мамы никогда не хватало терпения, чтобы сварить их так, и желток всегда был похож на слюну. Но теперь, когда я сама их варю – и варю по часам, правильно, – все получается великолепно. А у меня остается впечатление, что курица, которая это яйцо снесла, была бы счастлива услышать это.
Нахмурившись, он разглядывал эту женщину, стоявшую перед ним в смятой ночной сорочке.
– Я ничего не знал о смерти твоего отца… пока не столкнулся с Хони у Масады. Но даже если бы я узнал об этом вовремя, сомневаюсь, что пришел бы на похороны или хотя бы во время шивы.
– Почему?
– Потому что у меня не было ни малейшего желания видеть тебя.
– Но ведь вы с моим отцом были близки. И я совсем недавно узнала от мамы, что ты приводил своих ребят, чтобы они познакомились с ним. Как она полагает, для того, чтобы продемонстрировать свою невиновность… показать, что не ты во всем виноват.
– И правильно. Разве не так?
– А кто говорил тебе, что ты виноват?
– Кто только не говорил…
– А теперь ты понял и осознал, что я тоже не виновата. Просто в моей психике есть какой-то дефект.
– Верно.
– А если бы ты годом или двумя раньше осознал бы и понял, что из-за этого психологического дефекта я тоже не виновата, пришел бы ты к моему отцу со своими детьми, чтобы доказать, продемонстрировать ему, что ты ни в чем не виноват?
– Да. Поскольку связь с неким дефектом и виной не всегда ясна.
– Поступил ли ты точно так же, зная, что причинишь этим ему боль?
– Это не причинило ему никакой боли. Он был очень доволен, и он с удовольствием поиграл с ребятами.
– То, что он с ними поиграл, вовсе не означает, что он не испытывал боли. Он играл с ними, потому что не мог их убить.
– Убить? Зачем бы ему их убивать?
– Хотя бы затем, чтобы ты не мог привести их снова.
– Я и не собирался снова приводить их.
– Что ж, допускаю, что ты мог придумать какой-нибудь другой способ уколоть моих родителей. Кстати… как именно мой отец играл с ними?
– Он нашел твою старую куклу и устроил небольшое представление.
– Но ты, разумеется, рассказал своей жене, что ты притащил сюда своих детей?
– Я от нее ничего не скрываю.
– И этот вот твой визит – тоже?
– И этот визит тоже. Равно как и повторное посещение Масады, и о роли раненого солдата в ашдодском порту… обо всем она узнает от меня… в подходящее время.
– Ну и когда же это время придет?
– Когда оно придет, ты об этом узнаешь.
– Мама с первого взгляда обратила внимание на твою жену… там, во время перерыва у Масады. И сказала Хони, что она очень похожа на меня.
– Ничуть она на тебя не похожа.
– Точнее, напомнила ей меня.
– Ничего не могла она напомнить.
– Кстати… как ее зовут?
– Оснат.
– Мама обратила на нее внимание во время перерыва, ожидая очереди в туалет и не подозревая даже, что это твоя жена. Просто бросила мимолетный взгляд и сказала Хони, что она очень похожа на меня.
– Нисколько она на тебя не похожа.
– Послушай… ведь моей маме незачем выдумывать это. Женщина она разумная и неглупая, к тому же, как ни крути, она в свое время меня родила и знает обо мне все. Видела меня во всяких видах. И безо всяких задних мыслей, увидев твою жену, просто сказала, что мы с ней очень похожи.
– Нисколько вы не похожи.
– А может быть, есть в нас что-то такое, чего ты не заметил?
– Ни с какой стороны она тебя не напоминает.
– Ты уверен?
– Абсолютно. Если бы она так тебя напоминала, какого черта я делал бы здесь?
– Потому что ты все еще любишь меня. При том, что именно ты – тот человек, из-за которого рухнул наш брак.
– Это правда…
– Но тогда действительно встает вопрос: и на самом деле, почему ты здесь?
– Потому, что моя любовь сыграла со мной злую ш у тк у.
– Твоя любовь? А что это? Некая сущность, существующая отдельно от тебя?
– Да. Отдельная и независимая сущность, которая следует за мной по пятам с той минуты, когда мы расстались.
– В этом есть какая-то наглость, ты не находишь?
– Да. Самостоятельная и взбунтовавшаяся, которую не удается приручить.
– Придется мне приручить ее. Уверена, что очень ее удивлю.
– Интересно… И как же?
– Плеткой. Есть у меня. Как-то я купила одну в Старом городе, на рынке. Для пары слишком любопытных юных харедим, мальчишек, которые вламывались сюда… В конце концов, я побоялась пустить эту плетку в ход. Но это непослушание твоей любви вполне заслуживает порки. Погоди чуточку, Ури, сейчас ты сам увидишь…
Она смахнула яичную скорлупу в помойное ведро, отправила грязные тарелки в раковину и пошла в ванную комнату, где освежила лицо и подправила макияж, сопроводив все свои действия соответствующей ситуации улыбкой, которую отразило зеркало. Но оставила на себе ночную сорочку, тонко обрисовавшую ее наготу. Затем побрела к месту, где в свое время оставила плеть… Но когда она возвратилась, держа в руках свое орудие возмездия, то нашла Ури стоявшим возле входной двери со своим чемоданчиком. Он уходил…
– Ну, вот, – сказала она, вложив плетку ему в руки. – Старая плеть, самая что ни на есть настоящая, погулявшая много лет по верблюжьим бокам в пустыне. А теперь предстоит ей изведать, какова твоя любовь…
Пораженный стоял Ури, сжимая плетку. Затем он взмахнул ею, неожиданно для самого себя, словно желая измерить ее размеры, ее возможность и длину. Хлестнул широченный диван, два кресла и достал даже до телевизора, который жалобно застонал. Затем он вернул ей плеть и сказал:
– Ну все, Нóга, довольно. Все в этом мире – игра воображения и абсурд, за исключением работы, на которой я давно уже должен быть.
И точно так же, как боялась она его прихода, сейчас ее пронзила мысль, что вот сейчас, если он уйдет… то, быть может, навсегда.
Когда брат попросил ее принять участие в эксперименте, никогда не могла она даже представить, что в нем может появиться и бывший ее муж, и что теперь, вот как в эту минуту, она будет… она захочет… она попытается удержать его.
– Погоди, Ури. Прежде чем распрощаться… скажи мне, чем ты сейчас занимаешься?
– Работаю…
– Разумеется… Но что за работа?
– В Министерстве по охране окружающей среды.
