Внезапно он сдался, как она того и ожидала, стащил галстук с шеи и сунул его в карман, но она тут же извлекла его обратно.
– Нет, – сказала она, – позволь мне сделать все, как на до.
И, расправив и встряхнув его, она протянула ему этот предмет туалета. Но он гордо отвел протянутую к нему руку.
– Ну нет. Теперь держи его. Пусть хоть что-то осязаемое останется, и это не будет воображаемой книгой поэзии. А в случае если кто-либо превратится вдруг в изящного кавалера, будет, по-моему, просто замечательно иметь под рукой подобный галстук.
По ее губам скользнула улыбка, и в первый раз ее пронзило желание коснуться его.
– Еще секунду, прежде чем ты исчезнешь, – сказала она, преграждая ему путь к двери. – Поскольку ты сам упомянул о завершении истории, которую с таким терпением выслушивал бесчисленное количество раз. Сейчас тебе представится шанс взглянуть на истинного главного героя, так сказать, протагониста этой истории… На детскую арфу, которой я и обязана пробудившейся во мне страсти к миру музыки и всего, связанного с нею.
– Арфа?.. Та самая? Такая… маленькая? Старинная?
– Я думала, что папа избавился от нее много лет тому назад, но оказалось, что он засунул ее в кладовку, где мама и Хони нашли ее, когда очищали от хлама квартиру, но эту игрушку оставили, подумав, что она позабавит меня, раз уж я оказалась разлученной с настоящей моей арфой, той, на которой я играю в оркестре.
– Ну и как? Она тебя позабавила?
– Как она могла это сделать?
– Тогда какого черта я буду на нее смотреть?
– Ты не обязан делать это. Но поскольку мы об этом заговорили… а ты никогда ее не видел – у тебя появился шанс…
– Появился шанс? На что? – он покраснел, почувствовав себя оскорбленным. – Ты хочешь сделать из меня дурака, каким я в свое время и стал из-за тебя, бегая за тобой. Но сейчас я здесь только из-за того, что до сих пор скорблю по ребенку, который не появился на свет, когда ты втайне от всех сделала аборт.
И, грубо оттолкнув ее в сторону, он открыл дверь и прогрохотал вниз по ступеням.
42
Горечь и разочарование – вот и все, что осталось у нее на душе, после того как дверь за ним закрылась. Быстро сняв с себя старый банный халат и стянув ночнушку, Нóга надолго встала под душ, а выйдя, позвонила в пансион, чтобы рассказать новости, особенно о фруктах, отдававших, так сказать, дань уважения ее матери, возвращающейся в Иерусалим.
– Что? Фрукты?
– С Ханаанских гор.
– Кто их принес? Померанц собственной персоной или один из его внуков?
– Шайа… который отказался пожать мне руку.
– А с чего бы ему пожимать твою руку? Да, ты ему нравилась, но от этого до женитьбы было так же далеко, как до неба.
– И тем не менее я обиделась. Ведь мы были добрыми друзьями.
– Только на лестничных ступенях. Так на что же ты обиделась?
– Ну, верно… нет тут ничего такого, чтобы на него обижаться. Но есть повод, чтобы обидеться на собственную мать, которая чужому, в сущности, человеку сообщает о решении, которого двое собственных ее детей ждут и не могут дождаться.
– Скажи честно, моя милая, какого решения ты ожидала от меня, после того как заявила, что знаешь лучше, чем я сама, что у меня в голове.
– И тем не менее… всегда у нас существовали какие-то правила общения… Что-то вроде протокола, которого мы всегда в семье придерживались. Разве нет?
– Вот здесь ты права. Но поскольку, как я поняла, я не смогу удивить тебя своим решением, мне пришлось сделать это самим способом обнародовать его.
– Что ж… Ты в этом преуспела. А Хони?
– Этим вечером он услышит его от меня. Но сомневаюсь, что он удивится. Этот дом для престарелых, жизнь в нем даст бесценный опыт для каждого из нас троих.
– При отсутствии иного выбора.
– Ты должна эти фрукты съесть. Иначе они испортятся и пропадут.
– Мы уже немножечко съели…
– Похоже, что, пожив в Иерусалиме, ты по-королевски начала обращаться к себе на «вы».
– Не совсем. Ури, который внезапно появился, получил свою порцию адресованного тебе подарка.
– Невероятно!
– Можешь мне поверить.
– И на этот раз он появился – вот так просто?..
– Именно так. Просто.
– И на этот раз у него не было намерения испугать тебя?
– Нет. Думаю, что и в роли раненого солдата у него не было такого намерения.
– Тогда чего же он хотел?
– Сочувствия. Понимания. Взаимного.
– К себе?
– Не только. После всех этих лет он все еще горюет по ребенку, которого у нас так и не появилось.
– Но у него-то дети есть. Его собственные. Я их видела… Я гладила их.
– И тем не менее он не в силах, похоже, отказаться от этого… от ребенка, которого ему родила бы я.
– Значит, он просто хочет тебя?
– Не факт. Этого я не знаю. Может быть. Но что я знаю точно: он хочет иметь от меня ребенка. Ребенка. Все.
– Тогда, Нóга, слушай меня. Выслушай, что хочет сказать тебе довольно пожившая на этом свете неглупая женщина, что хочет сказать любимой своей дочери ее мать. Выслушай меня и постарайся не перебивать. Дай ему этого ребенка, это дитя, дай ему его, и тогда нечто реальное, что-то стоящее останется после тебя на этом свете, не только звуки музыки, которые растворяются и исчезают в воздухе. Сделай над собой усилие, а затем возвращайся к своей музыке. Роди ребенка, а я помогу ему вырастить его Ури.
– Он не нуждается в помощи. Он заберет ребенка себе и вырастит его вместе со своими детьми.
– А его жена?
– Я его знаю. Он убедит ее. Или заставит.
– Если так… у меня нет слов, но ты послушай меня. Я тебя просто умоляю. Не упусти этой возможности. Это великолепная, превосходная идея, такая глубокая… А кроме того, подумай… В самую последнюю минуту она, кроме всего прочего, превратит наш провалившийся эксперимент, наше поражение в удивительную победу. Задержись подольше в Иерусалиме, пока это не случится, и благодаря ничтожной стоимости проживания в старой нашей квартире мы без проблем проживем все вместе в Иерусалиме, получив все – за ничто. Не будучи никому ничем обязаны. И сейчас, привыкнув к Иерусалиму и не пугаясь, подобно твоему брату, соседства с ультраортодоксами, оставайся со мной сколько хочешь. А Хони и я преданно и с любовью примем участие в этом эксперименте, который на этот раз будет всецело твоим. Тебе не придется думать о работе, пусть даже речь пойдет о массовке… А если вдруг какая-нибудь арфистка в этой стране выйдет на пенсию, уволится, заболеет… Или умрет, ты всегда сможешь…
