– Невозможно быть равнодушным к тебе. Я сегодня сорвал важные переговоры, срывался на сотрудниках, бесился.
– Почему?
– Под утро заходил к тебе, видел твои заплаканные глаза, понимал, что это я сделал с тобой. Мне не нужно было к тебе приближаться, я делаю тебе больно и морально, и физически.
– Нет, я ни о чём не жалею. – поцеловала кончики его губ, он подхватил меня на руки, ногами обила его талию. Целуясь, мы добрались до первой двери, это оказалась кухня, он положил меня спиной на кухонный островок.
– Не представляешь, сколько раз за этот год хотел сделать это здесь. Что ж, за исполнения мечт, – снял с меня трусики, широко развел ноги и припал к горячим, мокрым губкам, вызывая стон наслаждения.
Мокрый горячий язык щелкнул по чувствительной точке, дергала его за волосы. Желание, острое и горячее, как перец чили, жжёт изнутри, мозг плавится. Доминик больно впивается в мою попку сильными пальцами и насаживает меня на свой язык.
– Только не останавливайся! – прошу, извиваясь на мраморной поверхности стола.
– Ни за что! М-м-м, моя сладенькая Адель, такая вкусная, узкая девочка, – к языку присоединяются пальцы, доводят до исступления. – Моя похотливая сучка течет только для меня, – грязные слова не обижают, наоборот, возбуждают ещё сильнее. Он продолжает пытку пальцами и языком, хлопает ладошкой по клитору, боль вперемешку с наслаждением корёжит тело, громко выкрикиваю его имя, сотрясаюсь в оргазме, стенки влагалища всё ещё сжимаются, когда он резким толчком проникает в меня, таранит, шлепает по груди, от чего соски увеличиваются в размере.
– Хочу трахать тебя всегда. Черт, ты сводишь меня с ума, Адель. Моя сучка течет только для меня. Клянись, что будешь принадлежать только мне, что только для меня ты будешь такая мокрая!
– Клянусь, – простонала. – Хочу, чтобы меня трахал только ты, хочу чувствовать тебя везде, – облизнулась, зеленные глаза потемнели, стали почти черными. Он засунул указательный палец мне в рот. Обняла его руку ладонями, облизывала, всасывала, представляя, что это его член.
– Ох, черт, Адель. – глаза Доминика закатились от удовольствия, он почти до конца входил и выходил в мое лоно.
– Да, мой господин. – с трепетом поцеловала его руку. – Трахните меня, как хотите.
– Ты сама напросилась, – он повернул меня на живот, согнул ноги в коленях, мои пятки касались попы, мышцы напряглись. Он снял кожаный ремень. Звонкий звук шлепка разнесся по кухне. Доминик воткнул в меня член и замер, сжимала его мышцами, за что получила шлепок по попе.
– Не смей, я так быстро кончу, а я хочу долго мучить тебя. – он затянул мои ноги, вместе с руками двумя петлями. Это напоминало тот день, когда он привел девушку и трахал, пока я пряталась за шторой.
– Когда ты подглядывала за нами, мечтал, что трахаю тебя, представлял, что это ты стонешь подо мной, он потянул одной рукой за ремень, державший мои конечности, другой за волосы, и насаживал меня на себя, громко рыча.
– Сука! Как хорошо!
– Ещё! Мой господин, не жалейте меня, – рука отпустила волосы, прижалась горящей щекой к холодному мрамору, его пальцы ползли вниз, его член не двигался во мне, и это сводило с ума. Палец обвел узкое отверстие попки.
– Не жалеть, говоришь? – он пошевелил бедрами, застонала протяжно, волнующе.
– Доминик… прошу… еще…
– Хорошо. – он вогнал палец в мою попку, дернулась, но ремни не позволяли соскочить с него. Он двигал пальцами то в одном темпе с членом, то в разных. Наслаждение было другое, тягучее, крышесносное, и я ловила кайф. Хочу чувствовать его везде.
– Завтра трахну тебя ещё сюда, – мне бы испугаться, но тут он рыкнул и запульсировал во мне, семя ударами изливалось во мне, закричав, кончила вместе с ним.
Сил не было, но желание росло с новой силой. Доминик развязал ремень, только сейчас поняла, что было больно, на руках и ногах остались отпечатки от ремня. Доминик, хмурясь, растирал их.
– Прости, – виновато посмотрел на меня. – Я зверь.
Сев на столешницу голой попой, обняла его торс ногами, набухающая головка вновь упиралась мне между ног.
– Тебе не за что извиняться, мне понравилось, и следы на коже тоже нравятся. Это знак, что я принадлежу тебе.
Впилась в его губы, ёрзая по члену горячей плотью. Я превратилась в нимфоманку, теку после того как он трахал меня.
– Нет, Адель, тебе будет больно. – он попытался отодвинуться, я не дала, сжала сильнее скрещенные ноги, расстегнув пуговицы на брюках, сняла их, сама насаживалась на член. Он припал к моей груди, страсть поутихла, и теперь мы неспешно наслаждались объятиями, невесомыми поцелуями.
Он врёт, или не понимает, что любит меня, я видела это в его глазах, как он осторожно двигается, боясь причинить боль. Он! Доминант, садист, который наслаждается, делая другим больно, был нежен. И когда он излился в меня, ещё раз прошептала:
– Люблю.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Доминик
Моя семья никогда не знала, что такое голод, нехватка денег. Я учился в лучших заведениях, меня постоянно окружала прислуга, друзья. Другим казалось, что я самый счастливый человек на земле. Они просто не знали, что творится в моём доме за закрытыми дверями.
Требовательный, властный отец диктовал мне, как я должен жить, где должен учится, с кем общаться. За малейшую провинность получал по полной, вплоть до шестнадцати лет. Усиленно тренировался, я не мог быть слабым, покорным. Терпеть побои отца, а потом улыбаться людям? Я презирал себя за трусость.
…Однажды поздно вечером я вернулся от девчонки. Отец ждал в гостиной, ноги его были скрещены, одну руку он положил на спинку антикварного дивана, в другой держал плетку.
– Иди сюда, – позвал ледяным голосом отец. Меня, как лавиной, накрыл гнев, придавая сил, я знал, что меня ждёт дальше.
– Повернись ко мне спиной.
– А если не повернусь, то что? – черная бровь поползла вверх.
– Ты перечишь мне? Почувствовал себя взрослым? Ты вернулся позже положенного времени.
– И что? У меня были свои дела, – скрестил руки на груди.
– От девки?
– Я бы её так не называл, но ты прав.
– Ты должен учиться, получить лучшее образование, чтобы потом управлять моей компанией. А не тратить время на какие-то глупости.
– Я и учусь. Тебе пора заканчивать хлестать меня, я вырос и смогу ответить, – отец взорвался.
– Сучонок! – ударил плёткой по груди, боль была такой силы, будто это не плётка, а раскаленное железо. В следующий раз, когда отец замахнулся, я перехватил его руку, забрал плётку.
– Ты столько раз бил меня, хочу вернуть тебе долг, отец.
Свист…
Удар…
