Фредрик увидел, как кто-то низкорослый со светлыми нагеленными волосами машет ему, подзывая к пушистому еловому дереву. Это была помощник комиссара полиции Сюнне Йоргенсен.
— Добрый вечер, — сказала Сюнне на вдохе.
Сверкнув зажигалкой, она выпрямилась и сделала глубокую затяжку. Сигарета потрескивала. Ее круглое лицо с маленьким плоским носом и ненакрашенными глазами на секунду стало умиротворенным. Сюнне пыталась нащупать карман в дождевике, чтобы убрать туда пачку сигарет.
— А разве он добрый? — спросил Фредрик.
Она поморщилась.
— Творятся жуткие вещи, Фредрик. У нас пять трупов. Все люди убиты несколькими выстрелами в упор. С одним расправились прямо в его спальне. Он был в пижаме. Ни раненых, ни выживших нет.
Сюнне нащупала карман.
— Аннетте Ветре среди… — начал было он.
Сюнне перебила его.
— Нет. Все убитые — мужчины. Но пока ни один не опознан.
Он вопросительно посмотрел на нее.
— И ты уверена, что это Сульру? А где остальные члены общины?
Она провела языком по сережке в нижней губе.
— Над входом в главное здание большими буквами написано «Сульру», так что я вполне уверена в этом. Но здесь — ни одной живой души. Община просто-напросто испарилась.
За три затяжки Сюнне выкурила полсигареты. Она затушила окурок, снова достала пачку, засунула его туда и убрала пачку в карман.
— Пошли со мной, — сказала она, натянув капюшон на голову, и вышла в непогоду.
Они шли через лес по узкой грязной дорожке. Вскоре они пришли к изрытому участку земли, где одетые в дождевики полицейские толкались, исследуя место преступления, освещенное сине-белым светом мощных прожекторов. Участок был размером примерно с баскетбольную площадку. В конце его располагался белый особняк. Слева от него стоял небольшой красный амбар, а на мосту въезда в него двое унылых полицейских устанавливали палатку над тем местом, где лежали трупы.
Посреди поля лежали еще два трупа. Один на спине, другой на боку, с неестественно закрученными ногами. У обоих отсутствовала бо́льшая часть лиц.
— Когда это случилось? Кто сообщил? — спросила Сюнне, большими шагами обходя трупы и направляясь вместе с Фредриком к дому. — В 12:56 в аварийную службу поступил анонимный звонок. Очевидно, это своеобразная месть во имя Аллаха.
Сюнне оглянулась.
— У нас ушло некоторое время на поиски места. Сульру — это неофициальное название.
— Знаю, — пробормотал Фредрик, — значит, когда ты звонила…
— …едва успела представить картину произошедшего. Себастиан едет. Мы вовсю забили тревогу.
Над входом в дом, над деревянной дверью, висела широкая планка, на которой большими буквами было написано «Сульру». Внутри криминалисты поставили коробку с бахилами, латексными перчатками и марлевыми масками. Во всю стену узкой прихожей висела картина, на которой было изображено, как облаченный в белые одежды Иисус ступает в солнечном сиянии.
— Месть во имя Аллаха, — медленно произнес Фредрик, снимая дождевик. — Значит, это какой-то религозный протест?
— Разве не ты говорил, что эта община была очень враждебно настроена к исламу? Что они устраивали демонстрации против мечетей и всего подобного? — спросила она.
— Говорил. Но ведь массовое убийство — это уже перебор.
— Есть кое-что еще, — сказала Сюнне.
Что за сумасшествие могло привести к тому, что кто-то разыскал общину посреди леса и перерезал людей как скотину? Стоя в коридоре, Фредрик задавался вопросом, что руководило убийцей, или убийцами. И тут полицеские увидели неровный ряд крючков и бирки с именами, выведенными печатными буквами так неуклюже, словно писал ребенок. Они что, остановились и читали? Пустовавший деревянный крючок был подписан: «Аннетте», а на соседнем, прикрепленном на высоте почти метр от пола, висела кепка из зоопарка, а на бирке — надпись: «Уильям».
Должно быть, когда они прокрались внутрь, стояла мертвая тишина. Наверное, они заглянули в детскую и увидели, как аккуратно разложены по полкам все игрушки, почувствовали запах зеленого жидкого мыла на кухне, пробрались через швейную комнату, где все для шитья лежало по корзинкам, а швейные машинки были предусмотрительно накрыты пластмассовыми крышками, чтобы чьи-нибудь маленькие ручки не поранились, если вдруг кто-то из девочек или мальчиков встанет раньше взрослых. У лестницы на второй этаж они, вероятно, поняли, что все спят.
Община была беззащитна, но это их не остановило. Они пробирались все дальше и дальше — туда, где были люди.
У лестницы висела свеженаписанная картина размером примерно полтора на полтора метра. На ней был изображен Иисус в терновом венце, с раной на лбу, из которой струилась, стекая по щеке, кровь. Увеличенное изображение лица произвело на Фредрика отталкивающее впечатление. Лик был выписан столь тщательно, вплоть до каждой поры, что каждый мелкий изъян бросался в глаза.
Это было не просто чувство, когда подходишь к кому-то слишком близко.
Это было нечто бо́льшее. Акт насилия, совершенный тем, кто решил, что это изображение должно висеть здесь. Эта картина была последним предметом, мимо которого проходили жители этого деревянного дома, отправляясь спать. Каждый вечер они проходили мимо страданий Иисуса. И каждое чертово утро. Они не успевали даже почистить зубы или опорожниться, как им сразу напоминали обо всех мерзостях этого мира.
Верхняя часть лестницы переходила в широкий коридор: здесь повсюду остались следы убегавших от преследователей. Все двери были распахнуты, одежда и игрушки разбросаны вдоль стен, рамка с аэрофотоснимком хутора упала, и стекло разбилось.
— СМИ уже отметились? — спросил Фредрик.
— Нет. И мы стараемся не афишировать произошедшее. Я очень хочу сохранить контроль над местом преступления, прежде чем здесь начнут крутиться фотографы.
— Хорошо. Я должен предупредить Кари Лисе Ветре, пока до нее не дозвонились газетчики.
Они направились в комнату в конце коридора. Комната оказалась маленькой и старомодно обставленной. На окне висели белые кружевные шторы, на подоконнике цвела бегония. Одеяло лежало на полу. Хозяин комнаты — приземистый человек с бледным лицом, одетый в бело-синюю полосатую пижаму, — стоял на коленях перед кроватью, опустившись щекой на простыню. Его большие остекленевшие глаза уставились в пустоту.
— Это пастор Альфсен, — сказал Фредрик.
— Кто?
— Бьёрн Альфсен — младший. Он управлял общиной.
Склонившись, Фредрик стал осматривать труп. Голова Альфсена была с залысинами. Редкие седые волосы были коротко подстрижены. По эспаньолке Фредрик узнал в нем человека с фотографий, которые присылала ему Ветре. Прямо над правым ухом пастора была маленькая красно-черная дырочка. Матрас был залит кровью.
